На Первомай он заглянул в столицу. Жена с дочкой вернулись в Москву после эвакуации. Журавлев занимался организацией фильтрационных лагерей на освобожденных территориях и арестами фашистских пособников. Последних оказалось столько, что лагеря трещали по швам. Комиссар подозревал, что большая часть доносов, получаемых НКВД, написана из желания получить себе домик соседа, однако они арестовывали людей даже за пользование карточками на продовольствие, выданными фашистами. Как замечал Журавлев, выбора людей никто не лишал. Они могли успеть эвакуироваться или уйти в партизаны.
На совещаниях он стучал кулаком по столу:
Любой, кто добровольно остался под пятой фашистов, любой, кто не сражался с оружием в руках против гитлеровцев, является врагом советской власти. Даже матери с детьми, гитлеровских подстилок отправляли в лагеря тысячами. В каждом городе и поселке Красная Армия находила фашистское семя, как называл таких малышей Журавлев. Потомство у матерей изымали, посылая в детские дома. Женщины получали десять лет лагерей, за измену Родине. Отступление немцев сопровождалось бегством нацистских выкормышей за хозяевами. Бывшие советские граждане, как думал о них Журавлев, снимаясь с места целыми деревнями, уходили вслед за вермахтом.
Освобождая Донбасс и Смоленск, они впервые поняли размах предательства.
Казалось, что нацистам служили все, от подростков до стариков. На оккупированных территориях работали школы, издавались газеты, шли службы в церквях и собирался урожай. Журавлев, иногда, думал, что все оккупированные города и села надо освободить от запятнавшего себя изменой населения, и привезти туда настоящих, советских людей.
На Лубянке готовили массовые депортации народов, кормившихся при гитлеровцах. Меньшинства Северного Кавказа уезжали прямым рейсом, в товарных вагонах, в казахские степи, присоединяясь к немцам Поволжья. Родину Журавлева, Ленинградскую область, очищали от финнов, Прибалтику ждала еще одна волна арестов. Крымские татары тоже отправлялись на восток. Всех служивших в организованной немцами полиции, всех членов, так называемых добровольческих соединений, ждала смертная казнь или бессрочные лагеря.
Журавлев даже остановился, на белом мраморе дорожки:
А те, кого в Германию угнали? Впрочем, они будут кричать, что их угоняли. Ехали добровольно, в благоустроенных плацкартных вагонах, с подъемными выплатами, многие колхозницы до войны и не видели таких поездов.
Он привез коллегам на Лубянку папку с нацистскими плакатами, на русском языке. Горцы в папахах с восхищением смотрели на подтянутого солдата вермахта: «Народы Кавказа! Мы несем вам освобождение от большевистского ига!». Румяная женщина улыбалась ухоженным малышам: «Я живу в германской семье и чувствую себя прекрасно. Приезжай в Германию, помогать по хозяйству». Плакат, призывающий украинских юношей записываться в дивизию СС «Галиция», Наум Исаакович разорвал лично:
Всю Западную Украину мы отправим на Колыму, пообещал начальник, они друг друга локтями отталкивают, чтобы полизать задницу Гитлеру, на Лубянку поступили сведения, что в начале лета в «Галиции» насчитывалось восемьдесят тысяч добровольцев. Нацисты, кажется, могли сформировать из предателей еще один фронт. Солдат на такое у них хватало.
На совещании решили, что все советские граждане, находящиеся в Германии на время освобождения страны, подлежат строгой фильтрации:
Если мы не доверяем оставшимся на оккупированных территориях, заметил Эйтингон, то, тем более, мы не должны обманываться слезливыми сказками, товарищи. У каждого предателя, уехавшего в Германию, найдется своя легенда, на конференции в Тегеране лидеры союзных стран обсуждали послевоенное устройство бывшего рейха. У Советского Союза имелся костяк предполагаемого, социалистического государства. В антифашистских школах обучались пленные. Летом создали комитет «Свободная Германия», где заправляли счастливо не расстрелянные до войны немецкие эмигранты, коммунисты, и «Союз немецких офицеров», во главе с генералом Зейдлицем.
В беседке горела керосиновая лампа.
Журавлев смотрел на новое фото жены и дочки. Наташа с Машенькой обосновались в ведомственной квартире, на Садовом Кольце. Дочка уверенно ходила и лепетала. По телефону, Журавлев услышал четкий, высокий голосок: