Лесник отсчитал ровно одиннадцать, точно собирался бить пенальти, метров. Вскинул ружье. Прицелился и лупанул по несговорчивому ящику из всех стволов. Ящик аж подскочил под мощью оружейного залпа и квело завалился на бок. Карп Яковлевич, довольный произведенным выстрелом, подошел к ящику. Потянул на себя дверь, и она болезненно заскрипев, раскрылась.
Как только дверь раскрылась полностью, К. Я. Грымза сразу же сунул в темные внутренности ящика свой сизый от алкоголя нос. Но ни нос, ни глаза, ни даже трясущиеся руки Карпа Яковлевича не обнаружили в ящике поделенные им деньги, а вытащил он из сейфа книгу, да и ту на непонятном леснику языке.
Твою ж мать! выругался, спугнув любопытную сороку, лесник. Два патроны тольки ни пра что срасходовау! Двух же зайцов мог забить, ти тую ж лису бабе на воротник. А в гэтым ящике, мать яго, ни хера ни трошки. Что з яе возьмиш с книги той? Да яшчы и на немчурской мове!? Хоть бы бумага у яе была б добрая, так на самокрутки пустиу бы. яле ж не желтая, да нейкая вонючая
Но, как человек хозяйственный, Карп Яковлевич сунул книгу в карман, а ящик припрятал, решив в другой раз приехать за ним на телеге, вещь полезная, в хозяйстве может вполне пригодиться инструмент слесарный хранить или патроны. Жаль, конечно, что попортил замок. Так руки у Карпа Яковлевича хоть и трясутся от самогона, но все одно, как выражается лесник, не под хер заточены.
Он вылез из оврага, и к нему, весело виляя хвостом, подбежала Жучка.
Не обломилася нам сёня, Жучка, собака виновато опустила глаза. Ну, тады пойдем до дому до хаты.
К. Я. Грымза бубня себе под нос (непонятные собаке) проклятия в адрес ящика, отправился домой. Рядом с ним, принюхиваясь к звериным следам, бежала Жучка.
Нет, как ни крути хвостом, думала собака, а хозяин у меня, что надо! Войдя в деревню, Грымза прямиком направился в сельскую библиотеку.
Место. Приказал он Жучке, собака покорно опустилась на задние лапы, а Карп
Яковлевич стал подниматься по ступеням к двери.
Здорово, Борис Львович. Приветствовал он молодого, недавно пригнанного из города библиотекаря Б. Л. Шульмана. Гляди, чаго я найшоу. Можа купишь за пузырь?
Библиотекарь нацепил на свой хищный нос очки, и устремил умные пытливые глаза в мясо, как он любил выражаться, текста.
От Карпа Яковлевича, надо бы это пометить, не ускользал ни зверь, ни (когда это бывает ему нужно) браконьер, но восхищенный блеск, что сверкнул в глазах библиотекаря, он пропустил. Ой, пропустил! Впрочем, может лесник, того-этого попросту не придал ему значения? Мало ли как они «зыркают ентые интилихенты»
Вот кабы то был свой брат лесник, то Карп Яковлевич тотчас же смекител бы неладное.
Библиотекарь снял очки и поинтересовался:
Пузырь водки или вина?
Кабы гэтая книга была на нашей мове написаная, то слупил бы я с тябе, Львович, на водку, а за немчурскую попрошу тольки на бутельку красненькой.
Держи. Борис Львович вытащил из портмоне пять рублей и протянул их леснику.
Да, то ж много, Львович, отводя (но это был только красивый жест, ибо лесник знал, что в любом случае заберет всю пятерку) руку библиотекаря, сказал К. Я. Грымза.
Ну, как без закускито пить! А, Карп Яковлевич? Библиотекарь сунул пятерку в карман лесника. Без закуси не возможно!
К. Я. Грымза старорежимно поклонился библиотекарю в пояс, вышел на улицу и позвал собаку. Жучка поднялась с пыльной дороги, и весело виляя хвостом, точно чувствуя хозяйскую удачу, побежала за Карпом Яковлевичем.
Примета не обманула К. Я. Грымзу к вечеру он был уже, что называется, жахом-мажахом. За что вновь был бит своей супругой, но когда Вера Семеновна тягала супруга за ухо, то ему уже было решительно не больно. Он находился в таком состоянии, что хоть на дыбе его пытай. Он бы и глазом не повел. Потому как открыть их не имел никакой физической возможности. Пьян Карп Яковлевич был смертельно!
Всю ночь (становясь на задние лапы) Жучка заглядывала в окно хаты, интересуясь, жив ли хозяин. Судя по здоровому храпу лесник был жив. Через неделю Борис Львович продал за две тысячи рублей «Винилину Книгу» страстному коллекционеру (бывшему своему преподавателю научного атеизма) эзотерической литературы Татьяне Алексеевне Вышнепольской.