Игде? Известно на небе.
А ты был там?
Был не был, а все знают, что богу молиться надо.
Бога никто же не видел нигде же. Единородный сын, сущий в недре отчем, он явил, строго хмурясь, той же скороговоркой сказал старик.
Ты, видно, нехрист, дырник. Дыре молишься, сказал ямщик, засовывая кнутовище за пояс и оправляя шлею на пристяжной.
Кто-то засмеялся.
А ты какой, дедушка, веры? спросил немолодой уже человек, с возом стоявший у края парома.
Никакой веры у меня нет. Потому никому я, никому не верю, окроме себе, так же быстро и решительно ответил старик.
Да как же себе верить? сказал Нехлюдов, вступая в разговор. Можно ошибиться.
Ни в жизнь, тряхнув головой, решительно отвечал старик.
Так отчего же разные веры есть? спросил Нехлюдов.
Оттого и разные веры, что людям верят, а себе не верят. И я людям верил и блудил, как в тайге; так заплутался, что не чаял выбраться. И староверы, и нововеры, и субботники, и хлысты, и поповцы, и беспоповцы, и австрияки, и молокане, и скопцы. Всякая вера себя одна восхваляет. Вот все и расползлись, как кутята слепые. Вер много, а дух один. И в тебе, и во мне, и в нем. Значит, верь всяк своему духу, и вот будут все соединены. Будь всяк сам себе, и все будут заедино.
Старик говорил громко и все оглядывался, очевидно желая, чтобы как можно больше людей слышали его.
Что же, вы давно так исповедуете? спросил его Нехлюдов.
Я-то? Давно уж. Уж они меня двадцать третий год гонят.
Как гонят?
Как Христа гнали, так и меня гонят. Хватают да по судам, по попам по книжникам, по фарисеям и водят; в сумасшедший дом сажали. Да ничего мне сделать нельзя, потому я слободен. «Как, говорят, тебя зовут?» Думают, я звание какое приму на себя. Да я не принимаю никакого. Я от всего отрекся: нет у меня ни имени, ни места, ни отечества, ничего нет. Я сам себе. Зовут как? Человеком. «А годов сколько?» Я, говорю, не считаю, да и счесть нельзя, потому что я всегда был, всегда и буду. «Какого, говорят, ты отца, матери?» Нет, говорю, у меня ни отца, ни матери, окроме Бога и Земли. Бог отец, Земля мать. «А царя, говорят, признаешь?» Отчего не признавать? Он себе царь, а я себе царь. «Ну, говорят, с тобой разговаривать». Я говорю: я и не прошу тебя со мной разговаривать. Так и мучают.
А куда же вы идете теперь? спросил Нехлюдов.
А куда Бог приведет. Работаю, а нет работы прошу, закончил старик, заметив, что паром подходит к тому берегу, и победоносно оглянулся на всех слушавших его.
Нехлюдов достал кошелек и предложил старику денег. Старик отказался.
Я этого не беру. Хлеб беру, сказал он.
Ну, прощай.
Нечего прощать. Ты меня не обидел. А и обидеть меня нельзя, сказал старик и стал на плечо надевать снятую сумку.
И охота вам, барин, разговаривать, сказал ямщик Нехлюдову, когда он, дав на чай могучим паромщикам, влез на телегу. Так, бродяжка непутевый.
В одной из камер ссыльных Нехлюдов, к удивлению своему, увидал того самого странного старика, которого он утром видел на пароме. Старик этот, лохматый и весь в морщинах, в одной грязной, пепельного цвета, прорванной на плече рубахе, таких же штанах, босой, сидел на полу подле нар и строго-вопросительно смотрел на вошедших. Изможденное тело его, видневшееся в дыры грязной рубахи, было жалко и слабо, но лицо его было еще больше сосредоточенно и серьезно оживленно, чем на пароме. Все арестанты, как и в других камерах, вскочили и вытянулись при входе начальства: старик же продолжал сидеть. Глаза его блестели, и брови гневно хмурились.
Встать! крикнул на него смотритель.
Старик не пошевелился и только презрительно улыбнулся.
Перед тобой твои слуги стоят. А я не твой слуга. На тебе печать проговорил старик, указывая смотрителю на его лоб.
Что-о-о? угрожающе проговорил смотритель, надвигаясь на него.
Я знаю этого человека, поспешил сказать Нехлюдов смотрителю. За что его взяли?
Полиция прислала за бесписьменность. Мы просим не присылать, а они все шлют, сказал смотритель, сердито косясь на старика.
А ты, видно, тоже антихристова войска? обратился старик к Нехлюдову.
Нет, я посетитель, сказал Нехлюдов.
Что ж, пришли подивиться, как антихрист людей мучает? На вот, гляди. Забрал людей, запер в клетку войско целое. Люди должны в поте лица хлеб есть, а он их запер; как свиней, кормит без работы, чтоб они озверели.