Подойдя к воротам стремительным размашистым шагом, она вдруг затормозила: тяжёлые пики караульных преградили ей дорогу. Один из них, отличавшийся от трёх своих товарищей шрамом на щеке, хрипло потребовал:
Ваши документы, госпожа.
У меня нет документов, господин караульный, мило улыбнулась Марта. Но ведь Вы видите: я всего лишь бедная, одинокая женщина, что во мне ужасного? Пропустите меня, пожалуйста! Я так хочу домой!
Нельзя, госпожа, возразил стражник. Ни одна глубокая морщина на его обгорелом лице даже не дрогнула: её просьбы не смягчили его сердца. Без документов нет прохода. Это приказ.
«Настало время отчаянной мольбы», с ребяческим азартом решила Марта и заголосила, как будто отнятый от груди младенец:
Умоляю вас! Сжальтесь над бедной девушкой, выпустите меня! Хотите, я встану перед Вами на колени? воскликнула она, хотя вовсе не собиралась делать это. На её счастье, караульному тоже не хотелось заставлять женщину унижаться перед собой. Вздохнув с усталостью и даже каким-то призрачным оттенком сострадания, он повторил:
У меня есть приказ: не выпускать никого за ворота, если у него нет при себе документов.
Но
Приказ! повторил караульный, будто припечатал. Отойди, госпожа, и подожди своего отца или брата.
Но я сирота! со слезами на глазах заявила Марта: одно напоминание о семье до сих пор причиняло ей нестерпимую боль. Пустите!
Но и эта трогательная речь не сумела пронять стражника настолько, чтобы он отодвинул пику с её пути. Один из его товарищей, стоявших поблизости, вдруг оставил свой пост, подбежал к нему и что-то тихо шепнул в ухо.
Ага протянул караульный. Впервые за всё то время, что Марта наблюдала за ним, морщины на его лбу слегка разгладились. Обернувшись к ней, застывшей в позе немой мольбы и страдания, он проговорил: Слушай, девочка, если у тебя нет ни брата, ни отца, значит, у тебя есть муж!
Но я ещё не замужем! воскликнула она, совсем позабыв о легенде, выдуманной Бирром. Клянусь, рядом со мной нет ни одного мужчины! Пустите меня, пустите домой!
Кажется, стражник уже готов был поверить ей и освободить дорогу: она видела, как его лицо светлеет, а в потускневших под бременем лет глазах проскальзывает некая искра. Но тут, словно по закону подлости, из-за его спины показался некий тощий сутулый субъект с аккуратно причёсанными мышиными волосами и неуверенной, шаткой походкой. Длинные бледные руки субъекта крепко сжимали большую синюю папку, гусиное перо и чернильницу, как пойманную добычу. На носу у него красовались внушительные прямоугольные очки. Марта ощутила, как бесшабашная наглость оставляет её, и тревога сжимает сердце в железное кольцо. «Секретарь», с холодным страхом поняла она. Запудрить мозги ему она не сумеет. Но это неважно: в крайнем случае, её запрут в тюрьме на несколько дней за «проявление дебоширства».
Я слышал, Вы просили отпустить Вас домой, госпожа, тихо сказал секретарь. В его словах ей почудилась ядовитая издёвка: затаённая, но такая острая, что она невольно вздрогнула.
«Кажется, сейчас я совершаю чудовищную ошибку, но другого пути у меня нет», решила Марта, дрожащим голоском отвечая секретарю:
Да, Вы не ошиблись, господин.
При этом Вы не имеете ни родственников, ни опекунов, ни мужа, ни жениха? нетерпеливо спрашивал он.
Понимая, что она сама захлопывает перед собой ловушку, Марта признала:
Да.
Но это невозможно, с ехидной улыбкой возразил секретарь, ибо, согласно Указу об использовании документов, удостоверяющих личность, безмужняя девушка-сирота, при которой нет опекунов, не может посещать торжественные церемонии в одиночестве
За мной шли мои подруги, но они отстали от меня, торопливо пропищала Марта.
Но эта очередная ложь сделала ей только хуже. Улыбаясь ей натянутой злой улыбкой, секретарь заявил с презрительным торжеством в голосе:
Это не объясняет того, как Вы, госпожа, сумели попасть на центральную площадь, ибо для входа туда требуется предъявить удостоверение личности
«Вот я и попалась!» Вздрогнув, Марта попятилась назад, но смертельно холодное древко солдатской алебарды упёрлось ей в спину. Ей вовсе не хотелось ни оборачиваться, ни поднимать голову, чтобы увидеть схватившего её стражника. Грубый холодный голос, раздавшийся где-то в вышине, заявил: