В общем продолжил дядя Толя утром подъеду, там и решим что да как у нас будет. А ты пока освойся, поспи, так сказать на новом месте, свыкнись. Дрова вон есть, вода тоже, ночь без проблем пройдет, я думаю. По рукам?
Я согласно кивнул. Дядя Толя, кажется, неплохой мужик, но я с удовольствием сейчас остался бы один. Я был благодарен ему за такую возможность.
Ну всё, бывай он ловко подхватил со стены шубу, завернулся в неё и замер на мгновение на пороге. До завтра.
До завтра уже практически вдогонку сказал я, после чего дверь, дохнув в комнату облаком морозного пара, закрылась, оставив меня одного в моем новом жилище.
Я снял обувь и вытянулся на мягкой, широкой койке, закинув руки за голову и глядя в потолок из грубо обструганных досок. Уютно потрескивала печь, за окном ворочался ветер, изредка бросая пригоршни снега в покрытые инеем небольшие окна, и впервые за несколько месяцев я почувствовал себя спокойно. Бешеный темп последних месяцев моей жизни, перегретые сумасшедшим темпом роста информации мозги словно кто-то опустил в большую чашу с охлаждённым обезболивающим. Город, набитый людьми со своими «чёрными ящиками», информационным безумием и ритмом теперь казался чем-то надуманным и нереальным. Я сам не заметил, как провалился в сон.
Спалось на новом месте отлично. Наверное, сказалось всё и усталость от проделанной дороги, и чистый, свежий воздух с легким ароматом угля, и удачно съеденные на станции позы. Даже периодически пролетавшие прямо за стеной домика поезда никак не нарушали моего покоя. Печь, правда, к утру потухла и помещение изрядно остыло, но это не помешало мне крепко выспаться. Проснувшись как никогда бодрым и отдохнувшим, я умылся ледяной водой из умывальника, растопил огонь по новой и начал разбирать вещи. Через некоторое время пришёл дядя Толя, и я начал осваивать нехитрую работу станционного смотрителя.
Через два часа инструктаж был окончен. Теперь мне было известно всё, что я должен был делать, где брать еду и воду, как включается автомат, если вдруг выбьет пробки, ну и куда звонить, если какие-то неполадки всё-таки приключатся. Работа, как я и предполагал, была совершенно примитивной. Дядя Толя, убедившись, что я не глуп и всё, скорее всего, сделаю правильно, тут же поспешил обратно домой, заговорщически намекнув, что жена мол-де соскучилась за эту затянувшуюся вахту без сменщика и теперь настойчиво требует его дома. Я, признаться, даже испытал легкое чувство зависти, но задерживать «коллегу», спешащего домой по такой уважительной причине, не посмел. Мы тепло простились, и я приступил к своим новым обязанностям.
Так началась моя новая жизнь в амплуа станционного смотрителя.
Моё психологическое состояние почти сразу же стало улучшаться. В городе я чувствовал себя насекомым, зажатым в одной из крохотной ячеек гигантской сетки, а здесь здесь все было пропитано размеренностью, вечным, неспешным ритмом природы. И этот ритм втягивал меня, подчинял себе.
Я работал, занимался хозяйством, а по вечерам вырезал из сосновых поленьев разные фигурки, составляя их на широкий, грубый подоконник просто так, для себя. Путь от фантазии до её воплощения теперь был опять отнюдь не маленьким но меня всё абсолютно устраивало.
Работа, при всей её монотонности и однообразии, доставляла мне неподдельное удовольствие. Поезда, заснеженные, в клубах колючей снежной пыли, чудовищами из другого мира проносились мимо, свирепо гремя колёсами, а я, закутанный в огромный меховой бушлат, стоял рядом, сжимая нужный флажок, и лишь провожал их взглядом. Окна вагонов сливались в размазанное световое пятно, стирая границы между лицами находящихся внутри людей, превращая их безликую аморфную массу, один размытый организм Мне нравилось, что поезда почти никогда не останавливались на моем полустанке я знал, что мимо меня проносятся сотни судеб, сотни набитых тараканами голов, тысячи и тысячи мыслей но они пролетали мимо, не трогая меня и мою душу. Я, пусть и немного, помогал людям добраться до места следования, оставаясь в тени, не замеченный никем и это было прекрасно. Только один раз подвыпивший пассажир что-то проорал мне, пролетая мимо но я не разобрал слов. Грохот и лязг стихал, ветер уносил снежную пыль, и я снова оставался один наедине с моей избушкой, лесом, снегом и горами вокруг.
Дни бежали один за другим, похожие, однообразные но теперь я совершенно иначе ощущал себя. Дни были как песчинки на пляже каждая сама по себе вроде бы и не важна, не представляет абсолютно никакой ценности но все вместе они рождали нечто совершенно другое величественное, значимое и самодостаточное.