Погоди, матушка, хвалить-то, погоди Ведь еще только нос показала в Болгарию, а что дальше будет неизвестно, говорил муж.
Нет, это уж сейчас видно, что болгары симпатичный народ. Ты посмотри, какие добродушные лица.
А по-моему, такие же усатые, такие же носатые!
Оставь, пожалуйста. Тебе только бы прекословить мне.
В коридоре вагона показался мальчик с подносом, на котором стояли чашки, и предлагал кофе. Заглянул он и в купе супругов.
Давай, давай сюда! поманила мальчика Глафира Семеновна. От таких учтивых людей и кофей-то приятнее выпить, прибавила она, взяв чашку кофе.
Взял себе чашку и Николай Иванович и воспользовался случаем, чтобы поручить мальчику заварить чаю в металлическом чайнике.
Кипятку сюда, кипятку. Горячей воды, толковал он мальчику. Понял? Ну, айда! На чай получишь.
Мальчишка помчался к себе в буфет под вывеску «Гостильница» и сейчас же вернулся обратно с чайником, сказав:
Ух, горешта вода![37]
Ну, вот спасибо тебе, спасибо, милый, благодарила его Глафира Семеновна. И какой симпатичный мальчишка! Николай Иваныч, его надо хорошенько наградить.
Ну, вот тебе за это полдинара на чай.
Николай Иванович дал ему несколько никелевых монет, но мальчик, посмотрев на них, сказал: «Србски пара» и возвратил обратно.
Да разве сербские деньги вы не берете? удивился Николай Иванович. Ведь от тех же братьев-славян.
Леви треба, блгрски леви
Ну а болгарских денег у меня, брат, нет. Вот разве маленький французский золотой?
И Николай Иванович показал десятифранковик.
Добре, добре закивал мальчишка, схватил золотой, чашки из-под кофе и исчез, побежав за сдачей.
Не надул бы как, постреленок, сказал Николай Иванович.
Ну вот. Эдакие деликатные люди! ответила Глафира Семеновна.
А между тем раздался звонок.
Надует бормочет Николай Иванович. Разве пойти самому за ним?
И еще звонок.
Бежит, бежит мальчишка! кричит Глафира Семеновна, смотря в окно.
Мальчишка вскакивает в вагон, бросает серебряные деньги на скамейку и выпрыгивает вон из вагона. Поезд трогается.
Ну что? Не говорила ли я тебе, что не надует? проговорила Глафира Семеновна мужу.
Погоди, надо прежде сосчитать деньги, отвечал Николай Иванович и, сосчитав, сказал: Сдачу принес, это точно, но за две чашки кофею с двумя булками четыре франка взял, а вряд ли это на самом деле четыре франка стоит.
Ну что тут! Брось! Я очень рада, что перепала болгарскому мальчишке малая толика, отвечала Глафира Семеновна.
Поезд катил на всех парах.
Прибытие в Софию
Поезд мчался в покрытых снегом горах. Всходило солнце и освещало всеми цветами радуги снежные вершины. Панорама видов была великолепная. Поднялись и проходили по Драгоманову перевалу. Супруги сидели у окна и любовались роскошными горными видами. Под влиянием хорошей солнечной погоды с легким морозцем, роскошных видов, меняющихся перед глазами, а главное, любезности болгарского таможенного чиновника Глафира Семеновна сидела в восторженном состоянии и расхваливала болгар. Восторг ее не расхолодил и болгарский кондуктор, сменивший сербского кондуктора, пришедший простригать билеты и также заявивший, что «если супруги желают остаться одни в купе, то».
Получите, получите воскликнула Глафира Семеновна, не дав ему кончить фразу. Николай Иванович, дай ему динар, обратилась она к мужу.
Лёв уж, а не динар. Лёвы здесь, отвечал муж. Но я не понимаю, зачем здесь-то давать? Теперь день, спать мы не станем и часа через четыре приедем в Софию.
Дай, дай Раньше кондукторам давали, так надо и этому дать. Дай ему даже два лёва.
Два лева даны. Кондуктор поблагодарил и стал удаляться. Глафира Семеновна посмотрела на него вослед в свое золотое пенсне и снова обратилась к мужу:
Ты не находишь, что он очень похож на итальянского певца Котони?
Кто? Кондуктор-то? Вот уж нисколько!
Подъехали к станции Сливница. На платформе стояли черномазые мужики и бабы в пестрых платках. Бабы продавали молоко в пузатых глиняных кувшинах. Глафира Семеновна и на них начала умиляться.
Ты посмотри, какие у них добродушные лица, указывала она мужу.
Не нахожу. По-моему, такие же, как у сербов, которые тебе не нравились.
Да что ты, что ты! У сербов лица носатые, насупившиеся брови дугой, и смотрят они исподлобья, а тут веселый, открытый взгляд. Нет, ты это говоришь для того, чтобы только противоречить мне.