Длинный зал чем-то напоминал Брету его собственный организм с похмелья — неубранный и практически пустой, пропахший прогорклым маслом и пролитым виски.
К счастью, в это утро здесь не было ни одного из барменов, которые стали свидетелями драки. Брету еще не приходилось встречаться с человеком, который стоял за стойкой бара, — молодым человеком с мелкими округлыми чертами лица, как у истощенного младенца, с мешками серой гусиной кожи под бледными глазами неопределенного цвета. Это и есть Роллинз?
Возбуждение не придало ему сил, скорее наоборот. Он сел в ближайшую к двери кабинку и стал размышлять. Он не должен надеяться, что Роллинз ему что-нибудь расскажет. Полиция допрашивала его очень давно и узнала от него только одно: Лоррейн ушла отсюда без провожатых. Даже если Роллинзу известно что-нибудь еще, Брет не мог рассчитывать, что ему удастся это выведать. И все же возбуждение не покидало его. У него даже закружилась голова, да так сильно, что, когда лицо Роллинза — если это было именно его лицо — пошевелилось за стойкой бара, спертый воздух в зале зазвенел, как электрический колокольчик.
— Что вам принести? — Из кухни вышла официантка со смуглым лицом в ямочках и теперь спокойно стояла возле него в позе прислуги.
Он вспомнил, что ничего не ел с середины вчерашнего дня.
— Можно яичницу и поджаренный ломтик хлеба?
— Да. Сегодня у нас есть грудинка. Если хотите, поджарим яичницу с грудинкой.
— Хорошо. И принесите мне сразу же пакет молока. — Его пересохшее небо все еще сожалело о бутылке молока, которую Брет так и не открыл в знак своей независимости, оставил на столе в кухне Гарри Милна.
— Целый пакет молока? — Официантка приподняла густую черную бровь. — Может быть, в молоко что-нибудь добавить?
— Нет, не надо. Я большой любитель молока.
Потом она с любопытством наблюдала, как он пьет молоко, словно это невесть какая невидаль. Она не ушла и тогда, когда он поглощал яйца с грудинкой.
— Вы очень проголодались, — заметила она.
По утрам чаевых здесь не давали, да и вообще надо было ублажить этих шаромыжников, чтобы сорвать с их потной ладони хоть положенный гривенник. Поэтому можно было не особенно церемониться.
— Ага, — отозвался он. — Я большой любитель пожевать.
Она засмеялась, хотя он оставался серьезным. И надо же, он дал ей целый доллар и сказал, что сдачу она может оставить себе! Похоже, дела в этом заведении начали поправляться. На минуту она забыла о своих вздувшихся венах и почти перестала желать, чтобы атомная бомба разорвалась прямо над крышей кафе «Золотой закат» и уничтожила все вокруг на несколько квадратных километров, весь Лос-Анджелес и, конечно, ее саму.
— За стойкой сегодня Джеймс Роллинз? — спросил Брет.
— Угу, это Джимми.
Все посетители покинули бар, кроме одной утренней пташки. Роллинз включил кипятильник для старичка, который еще оставался в зале, а сам начал подрезать себе ногти перочинным ножичком, сосредоточенно хмурясь от скуки.
— Передайте ему, что я хотел бы с ним поговорить, хорошо? Здесь.
— Конечно, — отозвалась официантка и направилась к стойке.
Роллинз вышел из-за стойки через низенькую дверцу и подошел к Брету быстрыми, резкими шагами.
— Чем могу служить, любезный?
— Присядьте, пожалуйста.
— Это можно. — Он сел по другую сторону столика, его полукруглый бледный лоб все еще озадаченно морщился.
Брет не торопясь спросил:
— Вы работали в тот вечер, когда убили госпожу Лоррейн?
Ухмылка скривила губы Роллинза, хотя они и остались крепко сжатыми. Лицо его напряглось.
— Да, верно. Ну и что?
— Мне хотелось бы, чтобы вы рассказали о ней все, что тогда увидели.
— Вы полицейский? — быстро спросил он скучающим тоном. — Полицейским я уже все рассказал.
Брет вынул из кошелька двадцатидолларовую кредитку и сложил ее. Хищный огонек тускло сверкнул в глазах бармена.
— Нет, я не полицейский.