Если бы не закономерные измышления: «откуда же мне почерпнуть сил, чтобы от него убегать? откуда? с чего? мне же с моей легкой пищи и с кровати встать было непросто».
Волк. Какая разница. Конец. Пусть. Вишну не позволит заржаветь своей Железной колонне на рельсах я на полотне, где виден поезд: он по мне проедет скоро. Дам я слово. Кому не знаю, но даю дождусь его. Не заскулю.
Бывали дни, когда я давился тобой. Отрыгивал семенем. Я не скажу, что я все забыл. Хотя ты бы поверила с момента исчезновения Венедикта Казаева прошло не больше недели. В деревне деда Фомы успел образовался «Клуб любителей гашиша», в парижский аналог которого в свое время входили и Бальзак, и Шарль Бодлер люди все не переводятся, у самого старика снова они: дед Фома ужинает заплесневелыми бубликами, макая их пусть и не в венгерское, как матушка Екатерина, но все же крепкое вино; он мысленно пишет эпитафию для роботов-наркоманов исторгнув подозрительный звук, органично похожий на притихшую алкоту Валентин «Куцевей» Махунский спросил у него:
В нашей деревне подобное крайне трудно представить, но ведь существуют же такие мужчины, которые не с женщинами, а один с другим? Ведь существуют?
Конечно, ответил старик.
И как ты к этому относишься?
Дед Фома спокойно доел бублик вино он допьет уже со следующим и, покачав головой в точном соответствии с подаренным ему на седьмое ноября сингапурским болваничком, нецинично сказал:
Живя в нашем мире, ребята, вы обязаны отдавать себе отчет в том, в каком мире мы живем. А живем мы в мире довольно жутком. Это правило, а исключения из этого правила каждый должен искать для себя сам кто-то находит его в полуночном перемигивании с луной, кто-то в добром котелке новорожденого снега; что же касается тех мужчин, которые не с женщинами, а один с другим, я скажу о них так они только доказывают для нас то правило, что мы живем в жутком мире. Но доказывают только для нас, поскольку для них самих их образ жизни как раз исключение из этого правила для нас они это правило подтверждают, а для себя являются из него исключением Успеваете слушать?
Слушать-то мы успеваем, сказал Евгений «Ананас» Рябковецко, но понимать
А понимать вас никто и не заставляет. Отодвинувшись на стуле из-за елового стола, старик взглянул на свои выходные штаны и умиротворенно подумал, что их бы неплохо постирать. Вот волк нашего вегетарианца Казаева не понимал, а за милую душу слопал.
Люди молчат, недоуменно кивают, они не готовы ни к хорошему, ни к плохому; среди них и полнокровный Юрий Полежаев фигура у него женская, нормальная, но лицо излишне мордатое, на его тонкой шее оно смотрится вовсе нелепо: «я выплыву или всплыву побочные выгоды зачаточного состояния! в знак закончившийся любви посылайте худых кротов какие сны, такие и дел»; Юрий Полежаев похож на интригующего идиота из площадной мистерии начала тринадцатого века дед Фома подмечает, что Юрий хочет о чем-то спросить, но, передернуто хмурясь, лишь переминается с ноги на ногу.
В Полежаеве шарма, как в бацилле меда. Время это вода, в которой я мою ноги, кто-то голову, Юрий что-то еще; старик спросил его первым:
Здоровья тебе и будущей бессемейности ты вместе со всеми пришел узнать мое мнение о гомосеках или тебе опять нужно утешение по поводу твоей физиономии?
Насчет морды я, сказал Полежаев. Никакого спаса мне от нее нет как представлю насколько у меня жирная морда, так и теряюсь. Ты мне уже неоднократно говорил, но все же скажи еще раз: ответь, скажи, применяя какие иллюзии мне жить дальше?
Дед Фома еще в прошлом году сбился со счета сколько же раз он говорил Юрию Полежаеву о не первостепенном значении его морды. «Не в морде счастье, человече, утверждал старик, даже с такой мордой, как у тебя, можно вскочить на подножку отправляющегося в рай ландо»; дед Фома не прекращал попыток привить Юрию стойкое равнодушие к совершенной Кем-то оплошности: живописал грудную жабу и темный мир, подтрунивал, плел небылицы, но сегодня приготовил для него нечто новое.
Наброски антикризисного чертежа?
Планы по его же скручиванию?
А ты вынуди себя представить, сказал дед Фома, словно бы ты лежишь в гробу. Твое лицо становится все худее и худее, но тебе от этого совсем мало удовольствия, потому что твое лицо и дождевые черви жрут, и вечность топчет: вынуди свое воображение увидеть тебя в гробу, Юра вынудишь и тебе