Тефтончик не лает ты, Фея Столовая, полай.
Ты лаешь, но твой лай ко мне с неба, и что мне, к небу плыть? благолепно к небу тело вплавь веду. Сплю в обнимку с бабой нынче поутру.
Объятий с меня уже довольно. Она меня обнимала, я ее утопил: в духе нашего времени. На нежность грубостью, но не нежность-то не та выражение лица отнюдь не кроткое. Про выражение, конечно, не слепцу говорить. Слепцу бы вообще заткнуться и сдохнуть!
Слепец, загнанный беглец, щука щелкнет, и я скопец, не дам я ей поживиться. Руки мне для поддержания себя на плаву, но для прикрытия мошонки руку я выделю.
Удержание я ослабил, вдвое я его и под воду я легко, обоими выгребаю, но перенеся левую на мошонку, мигом сдаю, спускаюсь как на эскалаторе, я не в овраге, я в ванне, и если я без света, открыты ли глаза, закрыты, все равно свет не включен, в ванну я для умиротворения души и зачем мне свет, о ванне мне разноречиво, но вода теплая, вода бездонная, душа бессонная, вросшей бессонницей она взведена, взведенный курок моей души! возбужденный пенис моего организма! Воспрял он от опасности быть щукой откушенным.
Опасностью заведенный, ни в кого еще не введенный, на взгляд монашек огромный неудобно перед людьми, но тут не люди, тут щука, с человеческим существом я управился, а щука неотловленной и неудавленной шныряет, хвостом задевает, с щукой я так резиновой игрушкой я ее сделаю. Тигров постреляю и головы их туда же, в ванну, побросаю! Для списанного охотника неплохо. Однако в каких чувствах я у ванны стою? В расстроенных.
Задвинутой истины вламывание бандитсткое я не у ванны, в овраге я! в овраге я задержался, всякая истина для меня мадам Шарлатан, но я переубеждаюсь, щуку от яиц уже второй раз отбрасываю, ушами залитыми, тиной забитыми лай Тефтончика я не расслышу, заблеявший ягненок Мира Потусторонних Баранов предвещает мое вплывание в их поголовье
Его блеяние, кажется, на берегу. Само собой, что на берегу, но на нашем ли берегу, на том ли, побыть ли живым дарит шанс, к мертвым ли ласково приглашает, щука! сука оберегающую руку укусила. До яиц не добралась. Зубы рука, зубы яйца, не любитель я сочетаний подобных. Пострадавшая рука, разумеется, приемлемее, но она, думаю, столь повреждена, что применять ее для заслона бесплодно, перекушенные косточки ладони надежную прижатость к паху не обеспечат, ну и раздерган же я не плавание, а бурление, метание, задатков большого пловца я в себе не вижу, к стихающему блеянию по чуть-чуть продвигаюсь, если оно стихает, я точно по направлению к нему двигаюсь?
Я плыву правильно. Блеяние стихает не потому, что я от него отдаляюсь, а поскольку ягненок тише и реже блеять стал. Почему, у него надо допытываться. Может, хандра обуяла. Я вылезу и вопрос с дефицитом позитива улажу, твою опутанность мрачными думами изорву, ты, ягнеток, мрачноват, и я к тебе развязным комиком, струей веселящего газа, как от щуки я отобьюсь? это моя забота. Вознамерившись мне подсобить, в овраг ты не брякайся. Мне от тебя не твои копытца, мне твое блеяние необходимо. Наделенный властью привести меня к берегу, своей властью ты пользуйся. Властно поблеивая, повелевай! Я в воде угасаю, щуку коленом пинаю, мороженым в глинтвейне таю, но щуку пинаю; меня держат взаперти, в овраге, дверь наружу мне не отворить, я без ключа и я неповоротлив, поворачивать и в самом деле не получается, сорванный с шеи ключ я засовываю, но он не поворачивается, повернуть и плывущему мне не удается, а к чему мне поворачить? определяющее для меня блеяние четко впереди, и я на него вперед, неуместных поворотов не допуская, а что до поворота ключа, то ключа на шее у меня не было, у меня, Фимы-слепца, и нательный крест там не висел ничего я с шеи не сдергивал. Просто кризис, дичайшей измотанностью спровоцированный. Хитро прищурюсь!
Воображение мне опять не отказало, и я на берегу, вопреки обыкновению с тиграми я лажу, мой озноб устраняется шкурами, что бархатом меня звериным, температуру нормализующим, тигры меня греют, а я облагораживаю их беседой о пазиграфии, общепонятных записях типах нот, арабских цифр, сложите песнь и запишите, переживите любовь и пронумеруйте, у ничем не примечательной девушки, едущей на поезде в Бийск, любовь первая, любовь к Коленьке, на что ты, Коленька, горазд, ты со снегурками-лесбиянками показательно выдай угоди моим вкусам, любимый.