Огребёшь в этой Вишере
Поезд набирал ход. Прошлое отступало и Семену казалось, что образ любимой блекнет с каждым оборотом колес. Проводник предложил чаю и лишь теперь молодой человек ощутил голод. Мама собрала в дорогу шаньги, подорожники, отварную курицу, малосольные огурцы и хлеб домашней выпечки. Вагон был плацкартным и пассажиры в основной массе, распаковывали термоски, выкладывая снедь на приоконные столики. Три соседних места занял мужчина с женщинами примерно одного возраста.
Будем знакомы, сосед! Я Жора, моя жена Ульяна и сестра Настена. Упитанный мужчина неопределенного возраста, протянул Семену причудливо татуированную руку. Тот пожал:
Семен. Куда едете?
В Питер. Дамы страсть хотят поглядеть северную столицу. А ты, братан?
В Малую Вишеру через Питер. Сослуживца проведать.
Где служил?
Чечня.
А я Авган прошел. Дамы, подсуетитесь.
Ладно, чего там.
Не жмись, браток. Мечи припасы!
Семен выставил бутыль первача и закуску.
Ого! одобрил новый знакомец. Вздрогнули за женщин, потом со свиданьицем.
Выпили.
Малая Вишера, это же в наших краях. Не понял!
А еще в новгородских землях!
Иди ты! Бабоньки, слышали? Новгородская Вишера!
И чего ж удивительного? Вмешалась Ульяна, тебе, Жора, все в диковину, на самом деле хватает одноименных сел, разных первомайских, дубков и прочих.
Вишера не Дубки. Мистическое совпадение. Чую, не спроста.
Мели, Емеля, Ульяна толкнула мужа локтем в бок. Мистика.
Ты, благоверная, помолчи. У меня нюх. Попомни, Сеня. Огребешь сполна на свою задницу в этой, как ее, Вишере.
В Малой, подсказал Семен. Наливай еще, брат. Выпьем за туманное будущее. Он выпил полстакана самогона и подцепил вилкой черемшу, славно посолена.
Ульянка старалась.
Жорина супруга зарумянилась и потупила взор:
Спасибочко на добром слове.
Туманное будущее, повторил Семен, погощу у дружка две недельки, и назад подамся к невесте Наталке. Свадьба назначена. А там семья, работа. Отпрыгался. Такая вот мистика.
Любишь свою Наталку?
Очень.
Настена, сестра Жоры, зевала, глядя в окошко. Темнело, мелькали редкие фонари проплывающих деревень.
Говорят, в Петербурге летом ночей не бывает.
Бывают, но светлые. Небольшие сумерки. Увидим. Не выспалась?
Где там? Поднялась ни свет, ни заря.
Верно из самого Красновишерска?
Не угадал, служивый, бери ближе из Соликамска.
А я до Красновишерска верст тридцать отмахал местным подкидышем, а уж дале автобусом.
Эк забрался. С заимки чо ль?
Ну, Степан подавил зевок.
Настена кивала носом. Жора потянулся:
Эхе-хе! Уснешь, глядя на вас.
Развернул матрац на верхней полке:
Идем, Уля, бельишко получим.
Та закопошилась, настороженно глядя на Семена. Тот повернулся лицом к противоположной стене и тоже развернул матрац.
Сколько надо, Жора?
Давай триста, не ошибешься.
Триста? Боже, правый!
Да не знаю сколько.
По тридцать рубликов бельишко, сказал Семен, доставая из старинного, с металлическими пряжками, выцветшего чемодана, спортивный костюм.
Дамы спешно ретировались в туалет. Жора через несколько минут скрылся в том же направлении. Переодевшись, Сеня отправился к проводнику за бельем и на полпути столкнулся с попутчиками, торжественно несшими на вытянутых руках простыни, отдающие за версту влагой.
Мы уже! похвастал Жора. Девчонки спать лягут, а мужики в бордель, расхохотался, довольный шуткой.
Мне только этого не хватает! Покривился Сеня.
Когда вернулся, компания улеглась: Жора на верхней полке, дамы на нижних.
Постелил себе, улегся на спину, подложив правую руку под затылок, а левую на грудь. Стук колес убаюкивал, и скоро молодой человек уснул. Снились мать, Наталка почему-то в черной старообрядческой хламиде до пят. Мать шевелила губами, осуждающе качая головой, а Натаха повторяла словно попугай:
Брошусь с Писаного камня вниз и поминай!
Семен застонал, очнулся. Жора бормотал во сне. В вагоне было душно, горло саднило.
Огребешь сполна в этой Вишере, вспомнил слова попутчика.
Тоже мне, предсказатель хренов.
Включил подсветку над полкой, свесив голову, посмотрел на столик:
Слава Богу, квас не выпили!