-- Что он сказал?
-- В общем, ничего нового. Жюри неистовствует. Старик Симони, -- вы знаете, поэт Симони, -- тоже рвет и мечет. Он говорит, что это позор для Гонкуровского комитета, и собирается отдать под суд шутника. У д'Аржана превосходная мысль -- смонтировать фотографию Симони на фоне силуэта, который будет изображать неизвестного лауреата.
-- Недурно!
-- Да, чуть не забыл самое главное. Д'Аржану удалось кое-что вытянуть из Морелли. Вы слышали о Морелли? Он пишет исторические повестушки. Это друг нашей семьи, он не смог отказать нам и дал небольшую информацию. Д'Аржан встретился с ним и засыпал его вопросами. Но самое главное так и остается тайной. Мосье Дубуа по-прежнему скрывается. Морелли читал роман и пересказал д'Аржану содержание. Фабула несложная. Это описание одного преступления.
-- Детектив?
-- Нет, по-моему, нет. Насколько я понял, это нечто вроде мемуаров. Мемуары человека, который поставлен перед необходимостью совершить убийство. Понимаете? Я же говорю, вам стоит заняться этим делом.
Жозэ рассмеялся.
-- Убийство на бумаге! В общем, мосье Дубуа рассказывает историю одного преступления.
-- Вот-вот.
-- Но сделать отсюда вывод, что убийство было совершено, по-моему, довольно смело.
-- Говорят, что преступление описано с большой силой.
Жозэ, посвистывая с нерешительным видом, раскрыл свой портсигар и, поглядев Бари в лицо, сказал:
-- У меня есть предложение, которое должно вам понравиться. Вы ведь любите броские заголовки? Предположим, что убийство, описанное Дубуа, действительно самое что ни на есть настоящее.
-- Так.
-- В таком случае на первой полосе можно дать сногсшибательный заголовок.
Жозэ вынул сигарету, медленно покрутил ее между пальцами и, прищурившись, продолжал:
-- Именно сногсшибательный: . От такого заголовка интеллигентного поэта Гастона Симони может хватить удар. Недурно, а? .
3. ГРОЗДЬ ГНЕВА
Ясность -- вежливость писателя.
Жюль Ренар
Д'Аржан, элегантный молодой человек лет тридцати, улыбнулся и левой рукой поправил шелковый платочек, который торчал у него из верхнего кармана пиджака.
-- Да что вы, я нисколько не обижен. Раз Бари так настойчиво предлагает вам заняться этим делом, значит, на его взгляд, оно выходит за рамки литературы. Думаю, что он прав. У него есть нюх. Он образцовый главный редактор и превосходно разбирается, что может сегодня или завтра пойти под шапкой на первой полосе. У него какой-то дар предвидения.
-- Все это так, -- ответил Робен, -- но это еще не факт, что преступление на бумаге соответствует истинному преступлению.
Он вежливо поклонился и продолжал:
-- Я займусь этим делом только в том случае, если это литературное, как я его называю, преступление примет реальные очертания. Ну, и, естественно, вместе с вами. Ведь я очень мало знаком с литературной средой.
Тонкие губы д'Аржана сложились в улыбку. Она как бы говорила: -- и в то же время: .
Жозэ встал, подошел к окну и поднял штору. Сквозь стекло виден был темный двор, загроможденный какими-то бесформенными предметами. В глубине стоял грузовик, на нем возвышались огромные рулоны бумаги. Справа ярко сверкали большие окна наборного цеха, в кабинет долетал приглушенный стук линотипов. Слева в нижних этажах было темно. Эту часть здания занимали административно-хозяйственные отделы. Откуда-то очень издалека доносился гул ротационных машин.
Журналисты устроились, чтобы поговорить, в маленьком уютном кабинете д'Аржана. Стены кабинета были увешаны старинными гравюрами.
-- Дождь еще идет? -- спросил литературный обозреватель.
-- Нет, -- ответил Жозэ.
Он отошел от окна.
-- В общем, из того, что вам удалось узнать о романе Дубуа, трудно сделать какие-либо выводы. Если отбросить... как бы выразиться...