Кар предписал симбирскому коменданту, полковнику Чернышёву, идущему по Самарской линии к Оренбургу, занять как можно скорее Татищеву. Он был намерен тотчас по прибытии генерал-майора Фреймана, находившегося в Калуге для приёма рекрут, послать его на подкрепление Чернышёву. Кар не сумневался в успехе. «Опасаюсь только, писал он графу З. Г. Чернышёву, чтобы сии разбойники, сведав о приближении команд, не обратились бы в бег, не допустя до себя оных, по тем же самым местам, отколь они появились». Он предвидел затруднения также в преследовании Пугачёва по причине зимы и недоставке конницы.
В начале ноября, не дождавшись ни артиллерии, ни ста семидесяти гренадёр, посланных к нему из Симбирска, ни высланных к нему из Уфы вооружённых башкирцев и мещеряков, он стал подаваться вперёд. На дороге во ста верстах от Оренбурга он узнал, что отряженный от Пугачёва ссыльный разбойник Хлопуша, вылив пушки на Авзяно-Петровском заводе и возмутив приписных крестьян и окрестных башкирцев, возвращается под Оренбург. Кар поспешил пресечь ему дорогу и 7 ноября послал секунд-майора Шишкина с четырьмястами рядовых и двумя пушками в деревню Юзееву, а сам с генералом Фрейманом и премиер-майором Ф. Варистедом, только что подоспевшими из Калуги, выступил из Сарманаевой. Шишкин был встречен из самой Юзеевой шестьюстами мятежниками. Татары и вооружённые крестьяне, бывшие при нём, тотчас передались. Шишкин однако рассеял сию толпу несколькими выстрелами. Он занял деревню, куда Кар и Фрейман и прибыли в четвёртом часу ночи. Войско было так утомлено, что невозможно было даже учредить конные разъезды. Генералы решились ожидать света, чтобы напасть на бунтовщиков, и на заре увидели перед собой ту же толпу. Мятежникам передали увещевательный манифест; они его приняли, но уехали с бранью, говоря, что их манифесты правее, и начали стрелять из бывшей у них пушки. Их разогнали опять В это время Кар услышал у себя в тылу четыре дальних пушечных выстрела. Он испугался и поспешно начал отступать, полагая себя отрезанным от Казани. Тут более двух тысяч мятежников наскакали со всех сторон и открыли огонь из девяти орудий. Пугачёв сам ими предводительствовал. Хлопуша успел с ним соединиться. Рассыпавшись по полям на расстояние пушечного выстрела, они были вне всякой опасности. Конница Кара была утомлена и малочисленна. Мятежники, имея добрых лошадей, при наступлении пехоты отдалялись, проворно перевозя свои пушки с одной горы на другую, и таким образом семнадцать вёрст сопровождали отступающего Кара. Он целых восемь часов отстреливался из своих пяти пушек, бросил свой обоз и потерял (если верить его донесению) не более ста двадцати человек убитыми, ранеными и бежавшими. Башкирцы, ожидаемые из Уфы, не бывали; находившие в недальнем расстоянии под начальством князя Уракова бежали, заслыша пальбу. Солдаты, по большей частью престарелые или рекруты, громко роптали и готовы были сдаться; молодые офицеры, не бывавшие в огне, не умели их ободрить. Гренадёры, отправленные из Симбирска при поручике Карташове, ехали с такой оплошностью, что даже ружья не были у них заряжены, и каждый спал в своих санях. Они сдались с четырёх первых выстрелов, услышанных Каром поутру из деревни Юзеевой.
Кар потерял вдруг свою самонадеянность. С донесением о своём уроне он представил Военной коллегии, что для поражения Пугачёва нужны не слабые отряды, а целые полки, надёжная конница и сильная артиллерия. Он немедленно послал повеление полковнику Чернышёву не выступать из Переволоцкой, а стараться в ней укрепиться в ожидании дальнейших распоряжений. Но посланный к Чернышёву не мог уже его догнать.
11 ноября Чернышёв выступил из Переволоцкой и 13-го в ночь прибыл в Чернореченскую. Тут он получил от двух илецких казаков, приведенных сакмарским атаманом, известие о разбитии Кара и о взятии ста семидесяти гренадёр. В истине последнего показания Чернышёв не мог усомниться: гренадёры были отправлены им самим из Симбирска, где они находились при отводе рекрут. Он не знал, на что решиться: отступать ли к Переволоцкой, или спешить к Оренбургу, куда накануне отправил он донесение о своём приближении. В сие время явились к нему пять казаков и один солдат, которые, как уверяли, бежали из пугачёвского стана. Между ними находился казацкий сотник и депутат65 Падуров. Он уверил Чернышёва в своём усердии, представил в доказательство свою депутатскую медаль и советовал немедленно идти к Оренбургу, вызываясь провести его безопасными местами. Чернышёв ему поверил и в тот же час, без барабанного бою, выступил из Чернореченской. Падуров вёл его горами, уверяя, что передовые караулы Пугачёва далеки и что если на рассвете они его и увидят, то опасность уже минуется, и он беспрепятственно успеет вступить в Оренбург. Утром Чернышёв пришёл к Сакмаре и при урочище Манке, в пяти верстах от Оренбурга, начал переправляться по льду. С ним было тысяча пятьсот солдат и казаков, пятьсот калмыков и двенадцать пушек. Капитан Ружевский переправился первый с артиллерией и лёгким войском; он тотчас, взяв с собой трёх казаков, отправился в Оренбург и явился к губернатору с сообщением о прибытии Чернышёва. В самое сие время в Оренбурге услышали пушечную стрельбу, которая через четверть часа и умолкла Несколько времени спустя Рейнсдорп получил известие, что весь отряд Чернышёва взят и ведётся в лагерь Пугачёва.