Антология - Певчий ангел стр 12.

Скомканная пустая постель.
Скомканные чужие слова
При жизни я двери сорвал бы с пете́ль,
Но смерть всегда пораженье в правах.

Мёртвые сраму не имут Честь?
Пустое, так же, как месть и страсть
А впрочем, одно преимущество есть:
Мертвеца нельзя убить ещё раз.

Не знаю, зачем я пришёл сюда
(Скука проклятие мертвецов!)
Не для поединка и не для суда,
А просто увидеть её лицо

Что ж, mea culpa моя вина!
Я не успел (или не сумел)
Ей объяснить, что любовь не война,
Где после сражения груда тел.

А Дон Хуан не учитель ей,
Он сам невежествен, как монах
Я готов пережить хоть сотню смертей,
Чтобы ей помочь, но увы и ах!

Она простит эту ночь ему,
Но не себе Куда ей бежать?
Дверь за́перта. Окно раскрыто во тьму.
Командор пришёл, но он мёртв. А жаль

Послушай, Крысолов, зачем ты снова в Гамельн?
Тут крысы не живут с тех самых дней лихих,
И тут тебя не ждут, но и не бросят камень
В тебя за все твои и не твои грехи.

Изношен твой кафтан и стоптаны ботинки,
И дудочка твоя срывается на хрип;
В глазах твоих судьбы нетающие льдинки,
В кармане медный грош, в котомке сухари

Что ты пришёл узнать (а может быть, поведать?)
Покаяться ли в чём, оспорить ли вину?
Тут все уже давно отплакали по детям,
Попутно не забыв пересчитать казну.

А дети шли с тобой, смеясь и подпевая,
И ветер раздувал огонь сиявших глаз,
И с туч живой водой стекала дождевая,
И мир рождался вновь, как будто в первый раз

Но латаный кафтан не заменяет латы,
И дудка не копьё, хоть мельниц и полно
А дети нынче тут с рожденья глуховаты
И песенки твоей не слышат всё равно.

Что за банальность, Господи прости:
ну, я люблю ну, ты, увы, не любишь
Всё под луной не ново и не лучше,
а то, что не в реале, а в Сети

неважно: боль фантомная порой
бывает нестерпимей настоящей,
и опустевший электронный «ящик»
такой же чёрной видится дырой,
как дырочки в жестянке на стене,
когда сквозь них, как парус, не белеет
конверт И я опять включаю плеер
с той песенкой, написанной не мне

А ты молчишь, печальный Птицелов,
потусторонний призрак монитора,
и я стенанья греческого хора
перевожу на русский парой слов.
Из шерсти путеводного клубка
на зиму Ариадна вяжет свитер
А ты не пишешь, не заходишь в твиттер,
закрыл ЖЖ и удалил аккаунт.

Не выйти через запад на восток
мне в этом лабиринте отражений
Отбросив ник, подписываюсь: Женя.
Теперь лети, последний лепесток!

А дождь он, в самом деле, смоет всё:
и поцелуи с губ, и снег, и слёзы.
Как клоун в цирке, плюхнется он оземь
и запахов охапку поднесёт.

Он сможет без труда растормошить
труб водосточных чинную семейку,
и те зальются булькающим смехом
от всей своей заржавленной души.

Наделав лужу, он смутится сам
и смоется с Манежа, огорошен,
а зонтики захлопают в ладоши
и сложатся с почтеньем пополам.

Ты спустишься в простывшее метро
простившим эту ночь за это утро,
и контролёр с лицом дежурно-хмурым
потребует билетик, как Харон.

А я у стойки паспорт протяну
немецкий, поздоровавшись по-русски,
и скажет стюардесса: «Видно, грустно
так скоро покидать свою страну?»

Но, слава Богу, дождь, и на него
легко списать взъерошенность и влажность
А впрочем, это всё уже не важно,
мой самолёт вот-вот начнёт разгон.

Ума хватило вымолчать слова,
чтоб маяться поврозь, а не друг с дружкой.
 Нет, нет, спасибо, мне воды не нужно:
в Москве был дождь, и я теперь трезва.