Так Добу взбрело насладиться женщиной, расслабиться после беготни с блюдцем по полю, а я не смогла ему в этом помочь. Он мне приказал а в ответ ему камень: мое тело меня оказалось умней.
Или Вигда: могу! Захочу все могу! Поманю только пальцем и все мужики мотыльками слетятся!
Но не те мужики. И летят не туда.
А я все в сундук. И накоплено тьма. Но что делать с добром до сих пор я не знаю.
И все же мелодия, ритм?..
И Кларица снова посмотрела на сцену: по правую руку от гитариста, склонившись над клавиатурой органа, лохматый и потный сидел человек, этакий пончик небольшого росточка, и что-то беззвучно наигрывал То есть сам он, возможно, и слышал, что он играет, но Кларица, кроме гитары, все равно ничего не могла различить. Разве удары барабана, что заставило поискать на сцене еще кого-то. И действительно, в глубине, куда свет доходил еле-еле, за десятками барабанов, никогда Кларица не видела сразу их столько, обосновался еще один музыкант. Оттуда и такт, наконец-то нашлось объяснение. Но чем он его отбивает? Руки его бездействовали. А рядом с барабанщиком стояла женщина, которая и вовсе ни на чем не играла, а просто стояла
Это мой дом, сказал Далбис. Последняя крыша. Другая не светит.
И Кларица обратила взгляд к потолку, раз зашла речь о крыше, к потолку, который произвел впечатление примерно такое же, как и внешний вид «Дирижабля»: тоже весь в трещинах, разве не таких глубоких, коты не пролезут, но если оттуда посыплется штукатурка то будет в порядке вещей. Даже странно, что этого до сих пор не случилось. Потолок повторял форму черепашьего панциря, незаметно переходил в стены, разрисованные граффити, без особого полета фантазии: нотные линейки; ключи басовый, скрипичный; корявые пальцы, лежащие на струнах гитары; микрофон, обведенный кругами.
Далбис пошел к стойке (была здесь и стойка) и принес два бокала вина.
Тебе о чем-нибудь говорит имя Овилан Кнайхет? спросил он.
Нет, призналась Кларица.
Вот видишь. И я ему то же твержу. Не знают тебя. А обязаны знать.
«Ему» относилось, очевидно, к парню на сцене, его и зовут Овилан Кнайхет, хотя Далбис, когда это сказал, даже не посмотрел в его сторону.
Но для этого сделай что-нибудь, пойди им навстречу!
Кому «им»? не поняла Кларица.
Ну, таким вот как ты.
На что Кларица хотела обидеться: таким вот как я, второсортным, короче и обиделась бы, если бы углядела в Далбисе желание обижать. Но такого желания не было. Далбис выглядел человеком невероятно усталым. Что Кларица заметила еще в машине, а сейчас подумала, что он похож на загнанную лошадь: нет сил, а бегу, кто-то гонит бежать. И его короткие, отрывистые фразы следствие этой усталости. На более длинные ему просто не хватает дыхания. Отчего и недоговоренность, которую Кларица приняла за укор.
Он выпил вино, и снова сунул в рот сигарету.
Посмотри на его гитару, все так же, не поворачивая головы, сказал Далбис. На точно такой же гитаре играл Выскочка Эдд. Ты знаешь Выскочку Эдда?
Слышала, призналась Кларица. Но он давно умер.
Он был гением. Раз в сто лет такие родятся.
На что Кларица промолчала.
И я ее скопировал, гитару Выскочки Эдда. Да что скопировал я ее повторил. Это не копия гениальной гитары, это она сама, ее клон.
Но Кларица ничего особенного не увидела: гитара как гитара, разве не очень новая, с залысинами на грифе, с растрескавшимся лаком на деке, такая же неухоженная, как этот Овилан Кнайхет.
Нельзя угодить сразу всем, тем же голосом уставшего человека продолжил Далбис. Это я понимаю. Но ловкий маневр, прикинуться просто, и бросил взгляд на Кларицу с явной надеждой, что встретит поддержку, а то до этого разглядывал кончик своей сигареты.
И Кларица почему-то кивнула, хотя о каком маневре идет речь, для нее осталось загадкой.
А потом уходи. На то ты и гений, удовлетворенный кивком, закончил мысль Далбис.
А почему ты считаешь, что твой Овилан Кнайхет гений?
Не знаю. Честно сказать, не задумывался. Однажды услышал его игру и все, в меня это вселилось.
А если ты ошибаешься?
Нет, покачал головой Далбис, чересчур большой для его тщедушного тела. Словно тело усохло от вечной погони за какою-то призрачной целью, а голова не далась: суета, не поддамся я суетному, мне назначено что-то другое.
Эту диспропорцию между телом и головой, да к тому же неправильной формы, правое полушарие больше левого, Кларица заметила даже не в машине, а еще раньше, когда Далбис в машину ее лишь усаживал, но потом перестала обращать на это внимание. А сейчас обратила: загнанная лошадь не весь, значит, Далбис. За чем должно было что-то последовать, какие-то выводы, на которые Далбис не оставил ей времени.