А новый чем плох?
Звучит, понимаешь, не так. Новый я и сам могу сделать. А ему старье подавай.
Капризный у тебя приятель. С характером.
Да, согласился Далбис. Капризный. Гении все капризные.
И Кларица замолчала. Не собиралась она Доба с Далбисом сравнивать, но как-то само получилось. Хотя и забыть Доба надо, но как не крути, вся страна на него по телевизору смотрит. И тоже всякие байки рассказывал, да вот только о гении не заговаривал. В джунглях живем. Брат-профессор хребет в этих джунглях сломал. А Далбис, и Кларица критически оглядела его с ног до головы: брюки забыл, когда гладил, майка второй-третьей свежести, и о гении вдруг. Пускай и не сам, мол, не я, но с гением все же якшаюсь.
Минут пять ехали молча. Не тот разговор, чтобы хотелось его продолжать. О нормальных вещах почему бы и нет? а о гениях если вода это в ступе. Тем более с таким вот субъектом. Ниже Десятого этажа Кларица сотни таких навидалась.
А везти-то куда? закуривая новую сигарету, спросил Далбис.
На Седьмой.
На Седьмой? и в голосе его прозвучало даже не удивление, а что-то уничижительное. Ты там живешь?
Да, живу! и не подумала увиливать Кларица.
А чего не на Пятом?
А что есть на Пятом? приготовилась она к обороне. Не все небожители, есть и пониже.
Но Далбис, похоже, не собирался на нее нападать.
А действительно, что есть на Пятом? зачем-то повторил он и посмотрел на Кларицу. А то все вперед: на дорогу, на очередь, в которой застряли перед въездом в шахту спирального лифта. Я вот тоже так думаю: почему Дорлин устроен на манер кружки с пивом? Ведь пена не самое вкусное.
Но Кларица так не думала, что Дорлин похож на кружку, тем более с пивом, которого она терпеть не может.
У меня о Дорлине свое мнение, сказала она. И не надо мне с чужого плеча.
Однако Далбис оставил ее реплику без внимания.
По дороге нам, значит, сбил он пепел с сигареты в окно. Тебе на Седьмой, ну а мне, вот, на Пятый.
И теперь настал черед Кларицы себя небожителем выставить:
Ты на Пятом живешь?!
Не живу Хотя, впрочем, кто знает?
Вращающийся пол спирального лифта кружил всегда голову. Скорее всего, с непривычки. Не часто Кларица сюда попадала. Он привилегия тех, кто не ходит пешком. А Кларице на покупку машины еще год или два наскребать. Стены спирального лифта, в отличие от обычного, где лишь чернота за стеклом, испещрены рекламой. Такими же экранами, как и на улице. И все-таки в шахте они создают другую совсем атмосферу, с претензией на интимность, от которой бы лучше сбежать. Возникающие на них лица заглядывают тебе прямо в душу. Лохматый парень, на миг оторвавший глаза от гитары. Певичка где рот уже вовсе не рот, а отверстая бездна, в которой разглядывай недра и гланды. Или Борец за свободу Флетонии (попросту боф), что вот-вот доберется до крыши города. На кой ляд ему крыша? А чтобы убить Президента!.. вся морда в подтеках, кровавых и синих, и желтых в придачу, и в сонмище шрамов. И все эти уроды: лохматый, певичка и боф, наперебой предлагают какие-то вещи: утюг или майку, помаду ли, сумку, остается всего лишь рукой протянуть. Фейерверки надписей брызгают красками. Промелькнет кто-то с блюдцем под мышкой. И снова гитара, певичка, подтеки. И при этом при всем погружение: виток за витком, ты все ниже и ниже. Словно город от тебя избавляется, отработанным шлаком спускает в отбросы. Напоследок: смотри, чем я горд, чем я полон. Поделиться хотел, ну а ты отказалась И хотя Кларица ни от чего не отказывалась, ни от помады, ни сумки, но ощущение все равно такое, будто что-то от тебя ускользает, что-то неназываемое. Не сумка же, вправду? Что-то несостоявшееся, что могло состояться, могло иметь имя, да вот не далось и прошло меня мимо. И, наверно, поэтому Кларица придвинулась к Далбису подальше от стен: мол, отстаньте! А ну вас!
На Вигдиного ухажера Далбис тоже не походил. И не только отсутствием серег в ушах и болта в языке. Там дремучесть во всем, от прыщей на лице до подошвы ботинок, помноженная на надменную самоуверенность, под которой трясина, болото, ничто. И самое странное хотя, в общем, не странно, Кларица уже перестала многому в Дорлине удивляться, что таких типажей словно рыб здесь в пруду. Чем они занимаются? На какие средства живут? Родители деньги подкидывают? Сидят днями в кафе, забегаловках, шипучку сосут, пивом балуются. С девчонками, вроде Вигды, разговоры ведут. Но о чем говорят, о чем спорят? Восклицания какие-то, не разговоры, а выкрики: имена слирпистов перечисляют, кто у кого вчера выиграл; как боф на стену карабкался, и что его восхождение третий вечер подряд по телевизору крутят. И хохмы Руго Мансата по этому поводу комментатора сих восхождений. Про политику могут, но опять имена. Или что биржа вдруг в гору пошла, а на прошлой неделе упала! О ценах: где, что и за сколько купить, и в прибыли, ясно, остаться. О Музыкальном Конкурсе, что раз в год Лалси Хурдал устраивает. И еще все они каждые две минуты хватают мобильники и кричат в них все то же, что орут за столом, а наоравшись, хохочут, будто кто-то и что-то сказал вдруг смешное. Все это по приезде в Дорлин Кларица и приняла за иностранный язык. Да он, собственно, и впрямь иностранный. Слова в нем флетонские езжай из Дорлина на север, на юг точно те же услышишь. Но там они смыслом каким-то наполнены, говорящий их в предложения складывает, а здесь: «Ну, даешь!», «Пополам!», «И с копыт!», «Скипидару под зад!», «Лебег!», «Боф!», «Лалси Хурдал!»