Вот только мужчина оставался абстракцией. Седые виски, серьги, кольца в подарок смешно становилось от глупой придумки. Все будет не так, будет как-то иначе. Не представлялся, короче, мужчина. Что и не мудрено, когда реального нет на примете. Не внучек же дядьки из Колт-Пьери. Перед тем бы и впрямь не смогла я раздеться. А Доб?.. Даже если не сложится после гляди на все трезво и будь реалисткой!
И Кларица была реалисткой. Пыталась ей быть. Но палочки-выручалочки реальность не предложила.
И, оглядываясь назад, лучше, наверное, было уйти. Не входить в злополучный тот лифт. Закричать и, пока ключ не повернулся в замке, броситься прочь от проклятой той двери.
Надо слушать себя. А вот я не послушала.
И, когда вошли в комнату, было уже поздно
VI
Я ничего не могу, объясняла она эскулапу. Краснея, сморкаясь в платок. Вы понимаете, я и к вам не могла прийти. Дождалась, когда все повторится Я теряю человека. Прекрасного человека. С которым могла бы быть счастлива.
А эскулап знай свое:
Не фригидность. Забудьте.
Как та скопидомка, подумала Кларица. Накопила сундук. Будто прок в сундуке?!
Или приборчик надо было купить, про который Вигда рассказывала? Зайти в магазин и ткнуть пальцем: Вот этот!
Но ведь не могла, не могла, не могла!.. Да сквозь землю скорее, чем в тот магазин! Устроена так как себя изменить? Не с живым человеком, с подделкой!.. Как можно?
Но самое страшное только сейчас начало доходить до Кларицы, на четвертом часу сидения в кафе напротив Лаборатории, из которой дождусь!? выйдет Далбис. Самое страшное не в том, что эскулап не помог (и не мог помочь, о чем Кларица знала заранее), и не в том магазине, куда путь ей заказан, кому-то открыт, а вот мне никогда! а в том, что и эскулапу я не сказала всего. Или выше бери: не сказала себе Что дико звучит, но когда оно так!.. Во мне что-то есть, чего я не умею назвать. Подступиться к чему не знаю дороги.
Дорлин вторая природа. Он посмел заменить собой Бога. Так философствовал Доб. И пока говорил, все сходилось как будто. Я городской житель А я?
И понадобилось еще раз сходить к автомату и купить еще банку шипучки, потому что вопрос повис в воздухе, вопиющий вопрос, но, увы, без ответа.
Вот Вигда, понятно. Она родилась в этом городе. Этот город в нее просочился, ей не надо к нему приспосабливаться. Вигда и он части одного и того же. А во мне есть что-то инородное. Я яблоко в банке. Надеялась, думала: выйдет сбежать А куда убежишь от своей второсортности?
Картина того, что произошло дома у Доба, стояла укором. И Кларица многое бы отдала, чтобы картину ту вымарать, вышвырнуть из памяти, замазать, заляпать, чем есть под рукой. Как замазывают гнусные надписи на стенах домов и вагонах метро. Но картина все равно проступала. Раньше, когда еще не было Далбиса, Кларице думалось, что из случившегося извлечется урок. В другой раз все-то будет иначе И вот, дожила до другого раза. А тогда, у Доба это было ужасно. Кларица вообразить не могла, что ее тело может подобное вытворить. Она всегда считала да и все нормальные люди так думают: ты и твое тело составляют одно. Было уродливым, стало красивым а верней, не красивым, сменилась лишь мода, то есть в чьих-то глазах что-то стало иначе, но отнюдь не моих, это тело мое, и хозяйкою я. Оно было моим и моим остается! А раз я хозяйка, то мне и решать. Я хочу принадлежать мужчине. Не всякому, ясно. Но кто сказал: всякому?.. А выходит, что нет. Как можно принадлежать кому бы то ни было, если ты не принадлежишь самой себе? Когда твое тело и ты не просто враги, много хуже врагов. И Доб, огромный и сильный Доб он мог это тело стереть в порошок, раскрошить, расколоть на куски и до чего он был жалок, беспомощен. Он утешал: это просто испуг. Так бывает впервой. Я совсем не сержусь но она-то видела, сердится: на себя, на нее и на весь белый свет. Презирает себя: я унижен, поруган. За все, что старался, хотел предложить, получил кусок мраморной глыбы. Там, перед зеркалом, ей представлялось: касание лишь все во мне воспалится. Отворяюсь: войди, ты избранник, желанен!.. Но вместо этого какое-то окаменение, что-то чужое, орошенное семенем, которое в себя не пустила. И одна только мысль: дождаться утра, пережить эту страшную ночь, должен быть ей конец! и пулею вон, без оглядки бежать, чтобы больше сюда никогда не вернуться.
VII
Наверное, сразу после той ночи надо было пойти к врачу.