Я ждал. Я ждал почти до рассвета, вслушивался в шорохи дождя за окном. Зима еще не пришла в Таймбург, в городе все еще продолжала царствовать промозглая осень. Я ловил себя на том, что с нетерпением жду первого снега, да не какого-нибудь там, в захолустном городишечке а тамйбургского, пушистого, падающего крупными хлопьями в сиянии фонарей
Около двух ночи послышался стук в окно. Я ждал этого стука с самого вечера. Что-то подсказывало мне, что книга вернется, что она должна вернуться.
Я отдернул занавеску: предчувствия не обманули меня, за окном действительно хлопала страницами книга, та самая. Я открыл окно она опустилась мне на руку.
Шолади, вспомнил я. Нет, дошали. Нет, долаши. Я поймал себя на том, что никак не могу вспомнить слово. Уже засыпая, я почти схватил слово за ускользающий хвост оно провалилось в глубину сна, и я вслед за ним.
Амай торопится.
Амай спешит.
Холодно Амаю, а он все равно спешит, все равно торопится, ударяет палками в снег, подгоняет лыжи. Легко несутся востроносые лыжи, несут Амая по снегу, через лес, через заснеженные пустоши, где вместе со снегом растекается, переливается в свете луны сон.
Мало сна осталось.
Очень мало.
Раньше много было.
То раньше.
А теперь мало.
Торопится Амай, до заката надо успеть в ложбинку, где вчера заметил книжьи следы. А где следы, там и книжка. А где книжка, там и чтиво. Значит, не помрет народ.
Торопится Амай. Вот и развилка уже, свежим снегом припорошенная, вот и сны лежат поклеванные. А вот и книга из-под снега выпорхнула. Простенькая такая книжоночка, тоненькая, ну да ничего, на бескнижье сойдет.
Амай натягивает тетиву, целится.
Книга вспархивает, летит, исчезает в зарослях. Амай спешит, не упустить, не упустить, только не упустить.
Амай несется за книгой, вздымает снег, взмахивает палками, раз, другой, третий
Хруст.
И вроде не лыжа хрустнула, другое что-то. Амай скользит на лыжах вперед, падает в снег. Нога взрывается болью, и мир вместе с ней.
Вспархивает книга, улетает в подступающую темноту ночи.
Плачет Амай.
И вроде знает, нельзя плакать парням народа ухта, да какое нельзя, сами слезы текут и текут.
Ковыляет Амай к дому. К теплому очагу. И не то обидно, что идти не может, а хромого и казнить могут, кому хромой нужен а то страшно, что книгу-то упустил, без книги домой вернется.
Вот и огни уже, деревенька родная. Вот и дозорные смотрят на заметенную снегом тропу, на Амая что-то принес
Кто-то подхватывает Амая, кто-то ведет в дом. А в доме отец, а в доме вождь сидит, брови хмурит, на Амая смотрит где книга, что читать-то людям будем?
Разводит руками Амай, мотает головой. Забывается, наступает на больную ногу, падает под ноги вождю.
Трясет вождь седыми волосами, говорит что-то резко, отрывисто.
Люди не понимают, люди не верят как так, почему так, зачем так.
Вождь повторяет.
Вздрагивает народ, стар и млад.
Мать Амая всхлипывает, падает в ноги вождю, просит. Но нет, непреклонен вождь, как сказал вождь, так и будет. Сказал вождь на север пойдем, значит пойдем.
И все тут.
Кто-то несет Амая на лавку, кто-то поднимает штанину, знахарь наклоняется над пострадавшим, перебирает четки, шепчет молитвы пресвятой Обереге, чтобы не погубила
А когда сонный период на нет пошел, сон с земли отступать начал. Дальше, дальше из мира реальности, дальше, дальше в какие-то мистические глубины, откуда он пришел миллионы лет назад, когда поменялась земная ось. Не та, вокруг которой вращается земля, а другая, соединяющая землю и другие миры.
Да-да, которую охтоскопом меряют.
Вот отходит сон, освобождается земля из-под сна, многовекового, глубокого, тяжкого. Просыпается земля там, где до этого спала, распускаются первые цветы.
А книги?
Как книгам без снов-то жить?
Не живут книги без снов.
Вот и летят книги туда, где сны. Собираются в стаи, стаей-то веселее, и летят. Не клином, как журавли, а как-то по-особенному, загогулиной какой-то, так сразу и не разберешь. Да вы наскальную живопись посмотрите, там показано, как книги летят. Впереди летят такие, которые бессмертные, на века, за ними что поплоше, послабее, а под конец такие, что на один раз, прочитал, и забыл, про что читал.
Летят.
Ну, где-то и страницы роняют, летят страницы, кружатся на ветру с осенними листьями.