Дорога в охваченную революционными потрясениями Францию была не самой легкой, если бы не его фельдъегерские полномочия и подорожная, выписанная дядей его товарища, объясняться пришлось бы на обеих сторонах границы. А так всего лишь несколько недель в седле и пара стычек, к счастью, не с патрулями, а с лихими людьми, жадно ловившими рыбку наживы в мутной воде. Однако Бог миловал. А последний любитель легкой добычи любезно уступил ему свой мундир и офицерский патент какого-то бедолаги.
Это произошло между третьим и четвертым кубком второго кувшина. Он не заметил движения рядом с собой, но на столе перед ним появился небольшой конверт, скрепленный печатью. Очень знакомой печатью. Камил вскинул голову и попытался обнаружить почтальона, но рядом не было никого нового, все те же лица, точнее, те же тени. Он нетерпеливо вскрыл конверт, но загадки это не прояснило. «Дорогой друг! Следуй за тем, кто передаст тебе это письмо. Я болен и не могу прийти сам. Будь спокоен. Это надежный посланец и он достоин доверия».
Камил встал из-за стола, и его слегка повело в сторону. Молодое дешевое вино давало обманчивое ощущение легкости, но ощутимо путало движения. Он оперся о грубую кладку стены, и, зажав записку в кулаке, двинулся в сторону выхода. Вынырнув наружу, он огляделся, закат уже догорел, но ночь еще не вступила в свои права. На земле лежали те прекрасные вечерние сумерки, что кутают очертания предметов легкой дымкой и заставляют уличные фонари гореть ярче, но еще не несут в себе тьму. Они идут в авангарде ее колонны. Он взглянул на шпили собора, еще золотящиеся последними отблесками небесного огня, не ведая, что нескоро увидит его вновь.
Однако лирика лирикой, а нашелся и почтальон. Он отделился от стены и вежливо приподнял шляпу.
Вы прочли письмо, месье?
Да. Но я бы хотел получить более веские доказательства.
Извольте, с этими словами незнакомец протянул ему перстень с зеленым камнем. Узнаете?
А что, если это ловушка? Камил сам не знал, что ему не нравится, но что-то настораживало его, даже несмотря на затуманенную вином голову.
Боже мой, шевалье! Можно подумать Вы герцог крови! Если не верите друзьям вашего друга, то кому еще Вы здесь можете довериться?
Простите, мою неучтивость, но
Я понимаю Вас, и прощаю Ваше недоверие, но нам надо поспешить, чтобы не наткнуться на патруль и не опоздать, с этими словами тот быстро двинулся в сторону площади.
Опоздать куда? поинтересовался Камил, бросаясь вслед за посланцем.
К вашему другу, конечно же, усмехнулся проводник.
Не успели они дойти до конца квартала, как их догнала карета, и кучер осадил коней так, что дверца оказалась прямо перед путниками.
Очень вовремя, Жан, приветствовал возчика провожатый и распахнул перед Камилом дверцу. Так действительно будет быстрее и безопаснее.
Они влезли в карету, дверца захлопнулась, и кони резко взяли с места. Колеса загрохотали по брусчатке.
Внутри было темно, но не пусто. Камил почувствовал сильный толчок в грудь, и упал на сиденье напротив.
Что за шутки? рявкнул он и потянулся за оружием. Махать палашом в карете было тесновато, но на такие случаи за голенищами его сапога всегда покоилось пара ножей. И последние события в его жизни не сделали эту привычку менее нужной. Однако дотянуться до кинжала ему не удалось, руки вдруг стали какими-то неловкими и страшно тяжелыми, как будто их окутала якорная цепь.
Кто здесь? эту фразу они с почтальоном выдохнули одновременно, и как бы комично это не было, смех и не думал появиться на его устах. Потому что где-то рядом был ужас, ночной кошмар. Камил зажмурился и принялся вспоминать молитву, но кроме «Отче наш» в русском переводе, ничего не шло в голову. Во время последнего задания ему пришлось пережить восточную кампанию в русской армии, и богохульства помогали там лучше, нежели молитвы. Богохульства и храбрость что у него еще есть? Поэтому Камил прервал свои теологические потуги и обложил сидящую напротив тьму в русской манере такими пожеланиями, что, буде половина из них вдруг исполнилась бы божею волею, то за честь, жизнь и даже само существование незримого оппонента никто бы не дал и ломаной медной монетки. Как потом выяснилось зря. Потому что якорная цепь немедля добралась и до его языка, сделав невозможным любые речевые упражнения.