Так едем свататься? с недоброй усмешкой спросил Пётр.
Как прикажешь, государь
И про деньги не забудь.
Меншиков только вздохнул и низко поклонился.
А Екатерина-то клялась ему, что отойдет государь, помилует по старой памяти, уж она постарается, кроме светлейшего у нее близких людей при дворе и нет. Эх, Катенька, Катька, Марта незабвенная! Теперь у тебя вообще никого не будет никогда.
Глава вторая. Завещание Петра
Маменька! влетела в покои Екатерины младшая дочь, принцесса Елизавета. Маменька, гляньте, что мне жених в подарок прислал!
Екатерина оторвалась от своих невеселых размышлений и взглянула на дочурку. Скоро четырнадцать, а по виду все восемнадцать. И в кого она такая уродилась ликом ни в мать, ни в отца?
Екатерина вспомнила, что ее рождение очередной дочери пятой по счету не больно порадовало: хотела сына, до полуобморока, до черноты в глазах. Чтобы сердечный друг Петруша из полюбовниц ее выше вознес: двое младенцев-то мужеского пола не жильцами оказались, едва окрестить успели. А родила опять девку.
Хотя сам Пётр почему-то возликовал: как раз въезжал торжественно в Москву после славной Полтавской виктории, а ему доложили, что в подмосковном Коломенском госпожа Скавронская родить изволила. Дочку.
Отложим празднество о победе и поспешим поздравить с восшествием в мир мою дочь, повелел как всегда непредсказуемый Пётр Алексеевич.
И поспешил в Коломенское, где ему показали крепкого и здорового младенца, причем не обычного малиново-красного уродца, а настоящую беленькую куколку. И уже через несколько месяцев стало ясно: ликом новорожденная удалась в деда, царя Алексея Михайловича.
Все остальные в этой семье были брюнетами с темными глазами. Белокурая с рыжим оттенком, голубоглазая и белолицая Лизанька выделялась еще и ровным, веселым характером: она почти никогда не плакала и улыбалась каждому, кто подходил к ней. Вот уж характером она точно пошла в мать, за что та ее выделяла.
Екатерина опять вздохнула: дочек-то она после их рождения почти не видела: вечно с государем в поездках, да походах. Аннушка и Лизонька детство и юность провели в подмосковных селах Преображенском и Измайловском, под надзором иностранок-наставниц. Лизонька чуть ли не с младенчества привлекала внимание своей красотой и изяществом. А теперь вот невеста короля французского, вот-вот уедет на новую родину. Только бы была счастлива
И что же тебе жених прислал? улыбнулась дочери Екатерина.
Та протянула небольшой медальон, осыпанный бриллиантами. Под крышкой был миниатюрный портрет белокурого мальчика с большими голубыми глазами. Ангелочек!
Хорош король, прямо сахарный
Елизавета капризно оттопырила губку:
Уж вы скажете, маменька Сахарный!
А какой же еще?
Прекрасный! не задумываясь, выпалила Елизавета. А «сахарный», да «сладкий» так только дворовые девки говорят.
Да успокойся ты! Пущай прекрасный. По мне так хоть какой, лишь бы тебя не обижал. Платья-то из приданого, чай, все уже перемерила?
Мадам Датур говорит, что много платьев не надобно, во Франции мне другие пошьют, по новейшей моде.
Мадам Датур, точнее виконтесса Датур-Дануа, была вместе с итальянской графиней Марианной Маньяни наставницей Анны и Елизаветы в языках, танцах и хороших манерах. Немецкому же языку, столь любезному обоим их родителям, принцесс обучал «мастер немецкого языка» Глик. Так что в весьма еще нежном возрасте и Анна, и Елизавета, свободно говорили на четырех языках, считая природный русский.
Елизавета, правда, писать и читать откровенно не любила, заманить ее в «классы» можно было, только посулив обновку или лакомство. Зато танцевать могла с утра до ночи, а уж насчет деликатных манер и вовсе преуспела: часами перед зеркалом вертелась, реверансы, да жесты куртуазные разучивая. И наряжаться страсть как любила, даже отец ей порой выговаривал:
Ты бы с Аннушки пример брала, да книжку какую почитала, а то как ни хватишься тебя все с модистками, да портнихами.
Лизонька же в ответ только хохотала:
Папенька, Аннушка у нас умница, а я красавица! Отдадите меня за королевича какого-нибудь заморского, чай, с ним не книжки читать будем
И тут же карабкалась к отцу на колени, терлась розовой щечкой о камзол, гладила ручонками по лицу. Действительно, зачем такой лапочке книжки?