Всякий раз прежде чем открыть дверцу «Форда» я, как бы ни спешил, хоть на миг замирал возле машины, чтобы полюбоваться ее ладной, гармоничной фигурой и ослепляющим глаза фиолетовым блеском. Мне иногда даже казалось, что этот блеск проявление некоей мною еще не разгаданной духовной жизни моего железного друга.
Ты машину любишь больше, чем меня, ревнуя, говорила иногда Танька, хотя и сама испытывала к машине неравнодушные чувства. Проявлялось это по разному. Помню, откинувшись на спинку своего кресла, мы в ту минуту стояли на Садовом кольце, ожидали зеленый светофор Танька стала рассказывать мне сведения, которые, во первых, я знал и без нее, во вторых, в ту минуту они мне были ни к чему и даже мешали следить за светофором:
Был Форд Дженералд Рудольф это американский президент. А нашего Форда звали Генри; его компания в год выпускает свыше трех миллионов машин
Или жена вдруг начинала расспрашивать: «А можно машину мыть стиральным порошком?», «А резина от «Волги» к нашему «Форду» подойдет?». Или, наконец, когда мы выезжали даже на небольшую загородную прогулку, Танька на стоянках всегда искала воду, отыскав ее, брала в руки тряпку и усердно мыла машину, хотя вообще то дело это она не любила, например, всегда охотно уступала мне очередь мыть на кухне грязную посуду.
Солнце уже взошло, но все еще загораживалось многоэтажными домами на восточной окраине Москвы, когда я выехал из гаража и по Кутузовскому проспекту поспешил к дому, где, пробудившись на три часа раньше обычного, нетерпеливо ждала меня уже приготовившаяся к путешествию Танька. А через полчаса, погрузив в багажник с вечера упакованные чемодан и три ящика с товаром, мы покинули наш тихий арбатский переулок и снова были на Кутузовском проспекте, только теперь машина, обгоняя солнце, мчалась в обратную сторону на Запад.
3Читателя, наверно, немало удивляет, почему я жену, уже не молодую девочку, называю Танькой. Хотелось бы, наверно, узнать читателю и про то, кто мы, откуда у нас какой то кооператив, на какие деньги мы купили аж «Форд» (ну и что, что подержанный!), что это за Международная Выставка ярмарка Ответы на все эти вопросы сразу потребовали бы не одной страницы повести, а это, боюсь, надолго отвлекло бы нас от главного: читатель может забыть, куда и зачем мы с Танькой поехали. Поэтому здесь я пока проясню только самый простой для меня вопрос: почему «Танька» (а не Таня, Татьяна или, не дай Бог, Татьяна Ивановна)? Постепенно расскажу и об остальном дорога у нас длинная, и не все на ней будет интересным настолько, чтобы не отвлечься на воспоминания.
Итак, о «Таньке».
Познакомились мы в студенческую пору в Кском университете. Поумнели ли мы за пять лет учебы, для нашей повести значения не имеет, отмечу лишь один попутный результат: за месяц до того дня, когда нам вручили дипломы и темно синие университетские ромбики с золотым гербом посередине, в районном загсе нам с Танькой выписали еще один документ «Свидетельство о браке».
До сих пор убежден, что подтверждавшийся этим документом поступок мы совершили вовремя.
Обычно как возникают семьи? Он встречает часто случайно ее, какие то детали в ее внешности пробуждают некий приятный трепет в молодом и неопытном сердце, на другой день, если трепет усиливается, начинается игра Прозаично? Можно стихами: «Ах, обмануть меня нетрудно! Я сам обманываться рад!» И только через годы (иногда месяцы), когда оба сердца уже бьются ровнее, глаза и у него, и у нее не затуманены безрассудным волнением, а ум трезвеет, супруги начинают по достоинству оценивать друг друга. И в это время, к сожалению, возможны не только приятные оценки.
Студенческим семьям, убежден, реже других свойственны подобные переживания. За пять лет молодые люди хорошо разберутся в самом труднодоступном духовном мире друг друга, и к тому дню, когда они пойдут в загс, они уже твердо будут знать, что любят друг друга не только телом, а и душой у них будут общие интересы, общее понимание жизни, им уже не придется спорить по поводу того, что по настоящему должно волновать человека и чем должен жить человек. И, поженившись, супруги надолго сохранят привычку звать друг друга так, как звали на первом курсе.
Когда я слышу «Татьяна Ивановна», жена отдаляется от меня, отчуждается, уплывает в общую толпу, я начинаю думать о ней, как думаю обо всех, начинаю вспоминать то, что вспоминать мне не хочется. В такие минуты у Таньки, увы, уже и проседь в волосах, и талия излишне уширена, и утреннюю зарядку она делает только убоявшись моих обличений. В последнее время с некоторой тревогой я думаю и о деле, которому жена с излишним, как мне кажется, энтузиазмом отдается сейчас. Мне почему то делается неловко, когда я слышу, как она (эстет! специалист по балканской литературе; знаток «романтического интимизма» и «абстрактного интеллектуализма»!) торгуется, например, с известным пока только в московских подземных переходах длинноволосым живописцем: