Слушай, мальчик, беги скорей на производство и бери там восемь ваших ваз на подарки артистам. Нужно восемь! Пока они переоденутся, пока банкетик, пока то да сё, успеешь. Видел их автобус?
Видел, ну.
Туда и принесешь. Беги.
Прикинув время, Кирилл пошел на завод не сразу, сначала завернул домой переодеться в выпускной пиджак и новые джинсы. Все-таки с артистами встречаться, надо выглядеть приличней.
В составном цехе у ночной смены шел технологический перерыв. Подальше от грохота, на банкетках сидела бригада. На столике (один в один, как и в театре) стояла двухлитровая бутыль нефильтрованной бражки, закуска, кружки и обычные бутылки с водкой.
Уже изрядно «тепленький» Кирющенко вещал:
Да какие вы, блин, стеклодувы? Тоже мне, стеклодувы-стекловары. Фигу! Стеклобои вы мои родные! Стеклобои вы тут все! И всё! Ни одной же смены не прошло, чтобы кучу боя не наделали. Так и есть стеклобои! Бряк, звяк готово дело, делу край. Так стеклобутылку не работают, ее так только в гастрономах грузят. С нею нежно надо, ласково, как с девушкой. Особенно, пока горячая.
Дядь Назар, мне Арамыч приказал забрать восемь ваз на подарки артистам, решился прервать красноречие хмельного бригадира Кирилл, хорошо помня, как подолгу могут длиться эти лекции.
О! Художник! Чо пришел?
Арамыч приказал взять восемь ваз.
Зачем?
На подарки для артистов.
Каких артистов?
К нам театр приезжал, спектакль показывал.
Бери, что за вопрос?
Мои не трогай, я свои не дам, вклинился в их диалог Иван, заедающий рыбкой только что выпитый стаканчик, мне их и так не хватит.
Мои бери, художник! Я на вокзал редко хожу. Потом, когда-нибудь мне сделаешь. Но только те, свои, которые с нормальной головой. Из отпуска вернешься спокойно изготовишь и вернешь. Договорились? Дать тебе пакет?
Бригада разбрелась по участкам, раскатисто завыли грохоты и транспортеры. Кирюша изначально начал было собирать нормальных лебедей, однако, вспомнив жесткое распоряжение директора, заменил их в пакете на китчевых уродин с бутылочными венчиками вместо голов. Нужно было убегать, а он зачем-то присел рядом с Кирющенко, наполнявшим в тот момент душистой брагой очередную кружку.
Будешь? призывно спросил бригадир.
Назар Андреевич, а у вас водка есть?
Есть! И предлагаю ее съесть! Тебе насыпать?
Ну, кивнул Кирюша.
Вот правильно. Давай-ка, пацан, нахлобучь стакашку как положено! Обрадуй душу, а то такая физия у тебя, как будто кто под носом дерьмецом мазнул. Ты тресни водочки и все пройдет. Что ты так накуксился? Чего случилось?
Ничего, вяло улыбнулся парень и, не поперхнувшись, проглотил жаркую горечь первой в жизни водки.
Группа актеров и еще каких-то театральных людей курила у автобуса, маскируя дымку перегара сигаретным дымом.
В нескольких шагах от них мялся Кирилл с пакетом ваз в руках и не осмеливался подойти. Он будто онемел, давно он так себя не чувствовал. А впрочем, он не чувствовал себя так никогда. Артисты гоготали, целовались, перепихивались, кашляли. Он взглядывал в их сторону, он ждал, пока они начнут входить, усаживаться.
Здравствуйте, остановил Кирилл направившегося к автобусной двери последнего артиста, вдруг неожиданно для самого себя, представившись, меня зовут Кира Будылин.
И что? рассмеялся тот. А меня зовут Евгений Нильский. Хотя, понятно. Кира, да? Отличное имечко к фамилии Будылин. У вас в Будылино, наверное, все Киры?
Нет. Мне кому отдать подарки? Арам Ильич просил вам вазы передать.
А кто такой у нас Арам Ильич? все больше веселился артист.
Из автобусных окон заинтересованно смотрели другие страшные актеры. Несколько актрис с довольно грубыми, абсолютно карикатурными лицами, напоминающими африканские маски, даже специально вышли и опять закурили.
Директор завода, Сарьян, жалобно проблеял Кира, люто возненавидев и себя, форменного глупца (ходил, дурачина, наряжался), и нахального Арамыча, и беспардонный «театр наглых страхолюдин».
А, маленький Армяшка-обаяшка? Как же, как же. Мы с ним подружились. Где подарки?
Вот.
Кира протянул собеседнику одного изумрудного лебедя. Повальный гогот некрасивых гастролеров, почувствовавших свежее развлечение, ради такого дела высыпавших из автобуса и обступивших без того скованного дарителя со всех сторон, омерзительно лязгал в ушах.