Я человек. Он...
Земля пошатнулась и мягко ушла вбок. Перед глазами мотнулся алый помпон. Встревоженное лицо Блейза. И чего это он?
Что? Что ты говоришь?
Мирддин цапнул его за воротник, подтянул к себе и шепнул на ухо:
Я человек. Он... он-то-ло-ги-чес-сс-ки.
Пальцы разжались.
Планета неслась сквозь пространство мимо молчащей пустоты, мимо поющих огней. Он лежал на поверхности, и перегрузка вдавливала его в камень, в землю, в гранит, как в мох, мягко, безбольно, неодолимо. Скорость. Неподвижность. Хрупкость. Надежность.
Я есть.
Где-то там, внутри, в глубине, порхали по клавишам легкие пальцы. Сходились и расходились тектонические плиты. Волны набегали на берег, стирая следы, затягивая прорехи, разглаживая песок. Ощущение присутствия было всеобъемлющим, и можно было позволить себе просто быть. Плыть на тонкой бензиновой пленке между «внутри» и «вовне».
У присутствия было имя.
«Нимуэ».
«Здравствуй, Мирддин».
Мир медленно возвращался.
Пространство где-то под открытым небом.
Слух плеск. Шелест ветра. Сердце. Два сердца. Дыхание.
Запах вода. Палые листья. Дым. Сосновая смола.
Авалон. Такой горький, и свежий, и сладкий воздух бывает только на Авалоне, и на Авалоне -только в одном месте.
Это было то самое учебное озеро, а он лежал у самой кромки воды, головой у Нимуэ на коленях.
Нимуэ; Нимье; Нинева...
Или я умер, невпопад подумал он.
Послышался тихий смех.
«Ты выходил из тела. Это может считаться умер" по человеческим меркам».
Она была сейчас больше Гвендолоена, чем Вивиан, больше Нинева, чем Нимье, и больше Нимуэ, чем озеро.
«Как я сюда попал?»
«Тебя привез Блейз. И еще такой смешной человеческий мальчик. Ты не дал уничтожить деревню. Они благодарны».
«Они не должны. Я сделал это для себя, а не для них. Из гордости, а не из доброты. Я... был с Дикой Охотой. С... фир болг.»
«Шшш. Я знаю».
«Но я не знаю».
Не знаю, кто я, выговорил он вслух. Не человек. Не дану.
Он разлепил неподъемные веки.
В сумеречном небе плыла белая луна, и глаза у Нимуэ были как две маленьких луны.
Ты Мирддин Эмрис, сказала она. Этого достаточно.
[1x04] жажда
Мирддин вышел на берег озера и увидел ветер. Он переливался, как охапка павлиньих перьев, и каждое перо несло свой вкус, и цвет, и запах. Мирддин вгляделся, и чем больше он вглядывался, тем больше ветер расщеплялся на тонкие, разноцветные, переплетающиеся пряди теплее, холоднее, пахнущие озерной водой, мхом, смолой и хвойными иглами, влажной беличьей шкуркой, грибами, прелью, кедровыми корнями, погруженными в ил, багульником, палым листом, белыми пальцами, растершими горсть брусники... Ветер был переплетением бледных, разноцветных нитей, вобравших в себя все, к чему прикасались, за каждой из них можно было последовать и вернуться к началу но как выбрать, за которой? они разбегались, расходились в разные стороны, таяли, внимание рассеивалось, не успевая...
Ветер ударил в лицо и рассыпался. Мирддин вздрогнул, очнувшись, и только тогда понял, что шквал не шелохнул и палого листа, лежащего на причале.
Это был дурной признак.
Это был настолько дурной признак, что Мирддин постарался задвинуть знание о нем в сторону.
Существовала вероятность, что это просто последствия недавних событий, остаточные явления после встречи с Дикой Охотой; не было ничего странного в том, что разобранное и собранное вновь тело обостренно воспринимает звуки и запахи; ничего и странного в том, что разобранное и собранное вновь сознание испытывает проблемы с концентрацией.
Он опустился на одно колено, чтобы плеснуть воды в лицо но от его прикосновения она отпрянула, как живая. Стеклянная, ровная поверхность озера вздрогнула, вздыбилась на мгновение и обрушилась с плеском будто кто-то резко встряхнул скатерть. Мирддин медленно выпрямился. Это уже нельзя было списать на аберрации восприятия.
Зажужжал наручный комм. Мирддин нажал прием раздался треск помех. Связь оборвалась.
По-прежнему оставалась крошечная, ничтожная вероятность, что это совпадение.
Комм зажужжал опять. Всплыло сообщение от Нимуэ: «Ничего не пей! И не ешь тоже ничего!».
Экран моргнул и умер.
Мирддин развернулся и побежал, пригибаясь от низких веток и перепрыгивая через спутанные корневища и кедры-стланцы. Мох глотал шаги, только сбитая с хвои роса рассыпалась дробью о листья, взблескивая налету в просветах между стволами.