В смятении движение зацепилось за повод нарушения на выборах в Государственную думу как за причину. Но это была не причина, а всего лишь одно из следствий. Ведь дело вовсе не в том, что парламент был избран нечестно, а в том, что у него не было никакой власти, как не было никакой власти и у тех судов, которые рассматривали жалобы на нарушения во время выборов. Совершенно очевидно, что выборы в посткоммунистической России это всего лишь «индекс наглости», суммарный показатель того, что считает возможным себе позволить власть по отношению к обществу. Эмоции мешали движению увидеть главное, отделить зерна от плевел.
Дело в конечном счете было не в Путине в России были правители и хуже. И тем более дело было не в том, что власть узурпирована, в России никогда не было демократии, чтобы так сильно о ней сокрушаться. Дело было в том, кем она узурпирована. На излете первого десятилетия XXI века в России развилась «атипичная патология», некая «вторичная» проблема, которой не было в другие времена, сплошная криминализация государства и общества, ставшая следствием сращения правоохранительных органов и организованной преступности. Такой преступной власти в России не было как минимум со времен Смутного времени.
Произвол, коррупция, организованная преступность раковая опухоль, которая обессмысливает любые экономические и политические начинания. С этим были согласны даже самые умеренные из умеренных. Что толку бороться за демократию и права человека, когда воспользоваться ими могут только бандиты и прикрывающие их «силовики». Какая польза вообще от самых лучших законов, если практическое значение имеют только понятия. Прежде чем решать какие-либо другие политические задачи, в России необходимо было провести сплошную декриминализацию.
Тогдашний дискурс об экономическом росте, политических реформах и развитии конкуренции напоминал странный консилиум у постели умирающего больного. Пациент хрипит и задыхается, а профессора с умным видом обсуждают, как избавить его от сезонного авитаминоза. Именно тогда сформировался феномен Навального, который становился с каждым днем все более популярен именно потому, что говорил о том, что реально волновало массу, индифферентную к либеральным ценностям интеллигенции.
Ненависть к ворам, прикрытым государственными «крышами» всех мастей, была тогда и, возможно, сегодня остается объединяющим русских людей дифференциалом истории, который сплачивает все слои русского общества, от землепашца до академика. Лозунг «чекисты всех достали» стал для России эпохи «болотного восстания» паролем, по которому отличали «своих» от «наших». Общественный запрос на самом деле был давно сформирован, дело было за ответом, которого так и не прозвучало. Вместо него лидеры движения спели хором гимн демократии. И только голос Навального звучал не в унисон, поэтому он и стал со временем единственным бенефициаром тех событий.
Закат до рассветаДвижение быстро «сдулось». Графическое отображение динамики уличной активности было похоже на питона, заглотившего «бандерлога», спереди и сзади плоско, а посередине выпуклость. Народ появился на улице ниоткуда и растворился в никуда. Еще вчера на улицах бурлила жизнь и вскипали надежды, а поутру разочарованными почувствовали себя даже те, кто не был очарован.
Глядя на неумолимо пустеющие площади, обескураженные обыватели испуганно спрашивали друг друга: «Что это было?» Была ли автоматная очередь массовых митингов точкой отсчета в формировании нового «гражданского общества» или предсмертной судорогой старого «демократического движения»? Конечно, это не было ни тем ни другим.
Оглядываясь назад, можно с уверенностью сказать, что у тогдашних оппонентов Кремля не было никаких оснований рассчитывать на скорые перемены, тем более в лучшую сторону. Рано наступивший кризис движения означал, что рухнула «политическая пирамида», в основании которой лежали заблуждение и романтизм. Что, собственно, произошло на самом деле? У всех на глазах с оглушительным треском лопнул пузырь под названием «либеральный проект Дмитрия Медведева». Потрясенные обманутые вкладчики вышли на улицы Москвы. Власть в ответ пообещала всех поставить «в очередь».
Но постепенно страсти утихли, люди свыклись с поражением. Это была странная попытка организовать «революцию» (как бы ни открещивались от этого термина и те, кто выходил на улицу, и те, кто их оттуда сгонял, но от него никуда не деться) при отсутствии революционной ситуации и при декларируемом неприятии самой идеи революции.