Отношение к действующей конституции изменилось неожиданно и радикально в период всплеска общественной активности на рубеже 20112012 годов. Оказалось, что конституционная стабильность отнюдь не константа общественного сознания, а всего лишь одна из его преходящих иллюзий. Всколыхнувшееся от политической летаргии российское гражданское общество в числе первых поставило в повестку дня вопрос о конституционной реформе как об одной из наиболее актуальных политических и правовых задач, требующих незамедлительного решения.
На этом фоне развернулась широкая дискуссия, которая затронула как вопросы, непосредственно касающиеся направлений и особенностей предполагаемой конституционной реформы, так и более глубокие и сложные материи, относящиеся к природе российского конституционализма в целом. По иронии судьбы эта дискуссия о судьбе русской конституции по своему характеру очень напоминает диалог между редактором Берлиозом и поэтом Бездомным, ставший прологом к булгаковскому роману «Мастер и Маргарита»: «Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он собирался писать, но Иисус в его изображении получился ну совершенно как живой, хотя и не привлекающий к себе персонаж. Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем простые выдумки, самый обыкновенный миф»[21].
Действительно, в том ли дело, плох или хорош российский конституционализм? Был ли он вот в чем вопрос. А если был, то куда делся? Вероятный ответ здесь неочевиден, а очевидный невероятен. Дискуссанты преимущественно были настроены критически по отношению к действующей российской конституции и модели российского конституционализма, но дискуссия при этом велась таким образом, что сама действительность российского конституционализма не ставилась под сомнение. О российском конституционализме спорили как о вполне реальном правовом и политическом явлении, тогда как весь вопрос в том и состоит, что само его существование было под вопросом. К этому моменту российский конституционализм давно уже стал неким правовым «летучим голландцем», законом-призраком, законом-легендой, великим политико-правовым мифом.
«Полстакана» конституцииХороша или плоха российская конституция? Вопрос этот, как ни странно, не имеет однозначного ответа. Всегда можно сказать, что «конституционный стакан» наполовину полон или наполовину пуст.
Если рассматривать конституцию как текст, как литературное эссе или как политическую импровизацию на юридическую тему, то она является блестящим памятником правовой и политической мысли своего времени. Может быть, она даже опередила свое время, как минимум на столетие.
Если рассматривать российскую конституцию как некую социально-политическую реальность, как набор правовых и политических практик в действии, то эта реальность отличается от того, что принято понимать под конституционализмом на его родине в Европе, как «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына отличается от «Города Солнца» Кампанеллы. Налицо очевидное, эмпирически осязаемое расхождение между неплохим конституционным текстом и весьма спорной конституционной реальностью.
Конечно, с точки зрения большинства практикующих юристов вопрос о действительности конституции кажется кощунственным и снимается самим фактом существования конституции. Они приводят аргументы в пользу реальности российского конституционализма, которые просты, незамысловаты и очень сильно напоминают пять классических доказательств существования Бога:
Первый аргумент состоит в том, что Россия сама провозгласила себя конституционным и даже правовым государством.
Это весомый аргумент, если не принимать во внимание то, что и большевистская Россия была формально конституционным государством. Более того, советская конституция, просуществовавшая дольше других, практически сорок лет, была принята как раз в годы «большого террора», когда права и свободы граждан России, в том числе самые фундаментальные, ущемлялись в массовом порядке и повсеместно. Поэтому «самообозначение» не может быть аргументом в пользу действительности конституционализма.