По середине длинного коридора были проложены рельсы узкоколейки, по сторонам — много дверей.
— Живет он здесь, — пояснил директор, останавливаясь против одной из дверей, и постучал.
— Войдите! — послышался молодой голос. Большая комната — бывшая кладовая — имела сейчас вполне приличный и жилой вид. Удобная мебель, письменный стол, кровати, книжные шкафы, картины. В маленькой плите, наскоро сложенной из кирпича, уютно потрескивали дрова, а в кастрюльках что-то варилось. Стены побелены, и только железные решетки в окнах выдавали прежнее назначение комнаты. За письменным столом сидел юноша в матросской тельняшке и что-то чертил.
— Коля, а где Сергей Дмитриевич? — спросил директор.
Юноша встал и, сконфужено улыбаясь, быстро надел морской китель.
— Папа в лаборатории.
— С сестрой?
— Да. Они с утра чего-то стряпают.
— Это сын Сергея Дмитриевича, — познакомил директор своего спутника с юношей. — Моряк. В недалеком будущем капитан дальнего плавания.
— Очень рад. Люблю моряков. Сколько же вам лет? — спросил Иван Васильевич.
— Восемнадцатый.
— Вы учитесь?
— Да. В учебном комбинате Балтфлота.
— А вы, случайно, не знаете Мишу Алексеева?
— Знаю. Но мы по разным специальностям. Он на механическом, а я на судоводительском.
— Хороший парень. Правда?
— Вообще да, — согласился Коля. — Серьезный. Но я мало его знаю.
В лаборатории стоял туман с удушливо-кислым запахом, от которого першило в горле. Химик возился около электропечи, а на полу сидела дочь и что-то растирала в фарфоровой чашке.
— Папа, имей в виду, если она опять рванет, ты спалишь себе глаза, — предупредила девочка.
— Ни в коем случае… Абсолютно уверен… На сто пять процентов уверен, — говорил ученый, просовывая щипцами в печь маленькую посуду.
Иван Васильевич внимательно следил за работой химика. Это был высокий, сухой старик в больших роговых очках. Седые волосы на голове открывали широкий лоб, а узкая бородка удлиняла лицо, и оно было похоже на неправильный треугольник. Старик был в одной рубашке с засученными рукавами выше локтя. Заметив вошедших, он спустил очки на кончик носа и взглянул поверх них.
— А-а… Валерий Кузьмич. Извините, я вас не заметил.
— Здравствуйте, Сергей Дмитриевич. Я еще не видел сегодня вас. Знакомьтесь. Это товарищ из Ленсовета к вам по делу.
— Очень приятно. Очень, очень, — приветливо сказал ученый и крепко пожал руку Ивана Васильевича.
— Как успехи? — спросил директор.
— Нашел, Валерий Кузьмич. Нашел заменитель, но только сильно детонирующий. Что-то надо делать. Да. Надо делать, делать. Вот поставил еще пробу. Это уже триста тридцать пятая.
— Значит, можно считать…
— Нет, нет… подождите считать, — перебил его Завьялов. — Этот считать нельзя. Никак нельзя. Саперы на фронте народ аховый… Сами могут подорваться. Не могу на свою совесть такую ответственность взять. Да, не могу.
— Ну что ж… Время терпит. Подождем.
— Да, да. Вы лучше подождите, а я потороплюсь.
— Папа, долго еще мешать?
— Мешай, Аля. Чем больше, тем лучше.
— Мы, кажется, не вовремя пришли? — спросил Иван Васильевич. — Вы заняты?
— Наоборот. Очень вовремя. Очень, очень. Пойдемте ко мне, а то здесь воздух такой… с непривычки трудновато дышать. Но должен вас предупредить, что весьма полезно… Сильно очищает легкие. Да, да. Очень сильно. Прошу вас. Я здесь и проживаю… Они вышли в коридор.
— Сергей Дмитриевич, я вас оставлю. Вы поговорите с Иваном Васильевичем. Меня в конторе ждут.
— Пожалуйста, пожалуйста. Ничего не имею против. Проходите, Иван Васильевич. Очень рад видеть у себя гостя, — говорил ученый, входя в комнату. — Ну-ка, Колюша, устрой нам по стакану чайку.
— Мне некогда, папа. Скажи Але.
— А ты уходишь?
— Да.
— Ну, тогда я сам. Вот видите, Иван Васильевич.