Гийом Мюссо - Тайная жизнь писателей стр 7.

 Да. Искусство вечно, жизнь коротка.

Тем не менее в прошлом году вы сообщили, что трудитесь над новым романом с предварительным названием «Непобедимое лето».

 Так, наброски. Начал и бросил.

Что вы скажете вашим многочисленным читателям, ожидающим от вас нового произведения?

 Пускай не ждут. Я больше не стану писать книг. Читайте других авторов, этого добра навалом.

Трудное дело  писать?

 Да, но, без сомнения, легче многого другого. Трудность, источник страха  в иррациональности писательского труда: то, что ты написал три романа, не значит, что у тебя получится четвертый. Здесь нет ни метода, ни правил, ни размеченных маршрутов. Начало каждого нового романа  это прыжок в неведомое.

А что вы умеете, кроме этого?

 Вроде бы у меня недурно получается телячье рагу.

Как вы считаете, ваши романы войдут в историю?

 Надеюсь, что нет.

Какую роль может играть литература в современном обществе?

 Никогда не задавался этим вопросом и не собираюсь начинать сегодня.

Вы также приняли решение больше не давать интервью?

 Надавал уже Дурацкое, бессмысленное занятие, годится разве что для рекламы. Чаще всего  если не всегда  слова перевирают, вырывают из контекста. Сколько я ни пытался «объяснять» свои романы, результат был неудовлетворительный, с ответами на вопросы о моих политических взглядах и личной жизни дела обстояли еще хуже.

Знание биографии любимого писателя все-таки помогает лучше понять его творчество

 Я согласен с Маргарет Этвуд: желание повстречать автора понравившейся книги сродни желанию повстречать утку из-за любви к фуа-гра[3].

Но разве не естественно желание попытать писателя о смысле его труда?

 Нет, это противоестественно. Писатель годен только для того, чтобы его читать.

2

Учиться писать

Неделю спустя

18 сентября 2018 г., вторник

Наклонив голову и вцепившись в руль, я из последних сил крутил педали, штурмуя возвышенность на восточной оконечности острова. С меня крупными каплями катил пот. Прокатный велосипед стал весить добрую тонну, лямки рюкзака врезались мне в плечи.

Я тоже очень быстро влюбился в Бомон. Я жил здесь уже неделю и использовал любую возможность, чтобы изучить его вдоль и поперек.

Северный берег я успел исследовать на совесть. Это там находится порт, главный «город» и самые красивые пляжи. Скалистый южный берег не так доступен, более дик, но не менее красив. Я побывал там, на полуострове Сен-Софи, всего один раз и восхитился одноименным монастырем, где все еще живут два десятка монахинь ордена бенедиктинок.

До противоположной оконечности острова, мыса Сафранье, куда я сейчас направлялся, не доходила кольцевая сорокакилометровая дорога. Чтобы туда попасть, нужно было миновать последний северный пляж, Серебряную бухту, и проехать еще пару километров по узкой дорожке через сосновую рощу.

Согласно сведениям, которые мне удалось собрать за неделю, этот путь, носивший симпатичное название «тропа Ботаников», вел к берлоге Натана Фаулза. Наконец я уткнулся в алюминиевые ворота в высоком каменном заборе. Ни почтового ящика, ни фамилии владельца. Теоретически дом назывался «Южный Крест», но это ничем не подтверждалось. Таблички на воротах неласково сообщали нечто иное: «Частная собственность», «Вход воспрещен», «Злая собака», «Видеонаблюдение» Ни звонка, ни какого-либо еще способа о себе сообщить я не нашел. Смысл был ясен: «Кто бы ты ни был, тебя здесь не ждут».

Я приставил велосипед к забору и побрел дальше. Вскоре сосны сменились густым кустарником: вереск, мирта, дикая лаванда. Через полкилометра я вышел на скалу, круто обрывавшуюся в море.

Рискуя переломать ноги, я нащупал шаткую опору и продолжил спуск. Наконец склон утратил крутизну, а еще через полсотни метров, обогнув внушительный валун, я узрел-таки жилище Натана Фаулза.

Вилла прижималась к скале. Это было сооружение в современном стиле  трехуровневый параллелепипед из железобетона, обвитый, как гирляндами, балконами, со спускающейся к морю каменной лестницей. В растущем прямо из камня цокольном этаже зияли корабельные иллюминаторы. За его широкими воротами находился, судя по всему, лодочный ангар. У деревянных сходней покачивался на воде сверкающий лаком деревянный моторный катер Riva Aquarama.