А спустя несколько месяцев возвращаешься к отложенному листу, убедив себя, что изменить историю все-таки возможно, но вдруг оказывается, что, пока ты не обращал внимания, ваше совместное прошлое украдкой старался изменить кто-то еще, и гораздо усерднее, чем ты.
Слова еще можно разобрать, но бумага так сильно вытерта, что начинает разрываться прямо посередине.
И в глубине души ты ее не винишь.
Теперь понятно, что ситуация складывается отчаянная, что твоя история сходит с рельсов. Но к тому времени как с этим смиряешься, весь мир уже перешел на другой путь.
Однако все еще можно исправить, верно? Можно что-то сделать или сказать, найти какие-то слова, написать какой-то абзац, который все изменит, и жизнь вернется под контроль. Но сколько ни старайся, слова не идут. Если истории как кошки, то слова как самые пугливые котята. Чем больше за ними гоняешься, тем дальше они прячутся, и однажды утром твоя любимая протянет тебе лист бумаги, над которым вы столько лет работали вместе, и скажет, что за исключением нескольких предложений, как, например, ваш любимый ребенок, вся история отныне принадлежит тебе, и только тебе.
Поэтому следующую главу придется сочинять в одиночку.
Что же делать дальше?
И тут запоздало осознаешь, что у тебя хорошо получаются лишь описания и прилагательные, а сюжет и глаголы, действия это ее заслуга. Понимаешь, что жена, наверное, права, что ты закоснел, отстранился и успокоился (хотя ее дерзкие порывы в последнее время реже попадают в намеченные цели, потому что она перестала опираться на тебя). А ты начинаешь опасаться, что, в то время как другие успешно сочиняют свои истории, ты позволил своей истории сочинить тебя.
В такой ситуации слова исчезают и смятый, разорванный, залитый слезами клочок бумаги единственное, что остается от жизни, которой ты еще недавно так гордился, что готов был повесить ее в рамке на стену. А теперь она больше похожа на мусор, завалявшийся где-то в стариковском доме.
Но другого не дано. Поэтому ты пишешь. Печатаешь. Стараешься изо всех сил. Но ничего не получается. Становится страшно, что больше ничего и не получится, что можно лишь вычеркнуть отдельные любимые слова. Но однажды ночью тебе приходит в голову, что есть еще один радикальный способ отредактировать историю, в которой ты стал персонажем без реплик.
Лучше всего самому стать deus ex machina[6].
И тогда можно унести эту бумажку в уединенное место. Где тебе никто не помешает.
И сжечь ее.
Глава 19
Нэш и его подручные остановились в Деминге, штат Нью-Мексико. Предыдущие остановки были короткими, лишь бы заправиться, сходить в туалет и купить какой-нибудь еды. Все остальное время они ехали и ехали вперед, сменяя друг друга за рулем. Сначала промчались по трассе через центральную Флориду, потом пересекли Луизиану, обогнули Сан-Антонио и направились к Нью-Мексико.
Эдуардо с Чексом намекнули, что неплохо бы сделать еще одну остановку на подъезде к Эль-Пасо. Джесси вел машину и молчал. Он знал, что решение принимает не он. А еще он знал, что Нэш глаз не сомкнул с самого Майами. Если он не садился за руль, то устраивался на пассажирском сиденье и глядел вперед. Джесси очень хотелось остановиться. В фургоне воняло табачным дымом и застарелым потом; вдобавок бесконечный пердеж, вызванный дешевыми буррито из холодильника в магазинчиках на заправке, не улучшал атмосферу. От трехчасового сидения за рулем ныла задница, а глаза устали и зудели. А раз Нэш слышал нытье на заднем сиденье, но не велел останавливаться, значит надо ехать дальше.
Ты так и не знаешь? спросил Джесси Нэша.
Они не летели самолетом, а ехали на машине лишь потому, что босс не знал точно, куда именно они направляются.
На запад.
Может, в Лос-Анджелес?
Джесси с давних пор мечтал попасть в Лос-Анджелес, еще до того, как узнал, что именно там снимают все фильмы и телесериалы. Его бабушка родилась на окраине города и часто называла его старым испанским именем «город ангелов». Джесси знал, что ангелов там нет, но все равно хотел побывать в Лос-Анджелесе, в честь бабушки. Она заменила ему сбежавшую родную мать, но умерла, когда Джесси было двенадцать, ее случайно застрелили при ограблении соседнего магазинчика.
Бабушку Джесси убил Нэш (правда, ни он сам, ни Джесси об этом не подозревали), и это было единственное убийство, о котором Нэш иногда вспоминал с сожалением. Выстрел открыл перед ним дверь на кривую дорожку злодейств.