В хижине мы снова принялись открывать бутылку. Но деревянная пробка разбухла от сырости и сидела так прочно, что выдернуть ее мы не могли. Тогда пришлось отбить горлышко.
Я даже глазам не поверил – в бутылке лежала свернутая в трубочку бумага!
Пусть говорит теперь Сергей Николаевич, что в наш век, век электричества и радио, бутылки с письмами – выдумка досужих писателей. Про меня не скажешь, что я писатель, а бутылочка – вот она. в руках, и в ней записка. И еще план какой-то. Мы – только вернемся домой – покажем все это Сергею Николаевичу и тогда посмотрим, что он запоет!
Я осторожно развернул бумагу, разгладил и прочел:
«Передать в Острогорский Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.
Дорогие товарищи!
Я пишу вам, оставшись один, так как вся моя партия погибла. Здесь орудует какая-то банда или кучка врагов рабоче-крестьянской власти. Они перебили нас по одному, как куропаток, стреляя из леса. Вчера был убит последний мой спутник – коллектор Звягинцев.
Я ранен в живот и единственное, на что оказался способен, – заполз в эту дыру, где, кажется, и умру.
Обиднее всего, что не встретился с бандитами лицом к лицу и умру, даже не зная, от чьей руки. Только однажды промелькнул тот, кто стрелял в Гренадерова, – низенький, немного сутулый человек в штатском, похоже, в форме старого горного ведомства. Но человек этот скрылся в лесу так быстро, что ни задержать, ни пристрелить его я не сумел.
Задание ваше по вышеизложенным причинам выполнить не смог, и это для меня мучительнее, чем проклятая боль в животе. Ясно одно: поиски надо начинать немного выше по речке, вдоль безымянного ручья, что впадает в Зверюгу слева, в полукилометре от пещеры. Прощайте.
Преданный рабоче-крестьянской власти до последнего вздоха
геолог Н. Окунев. 17 июля 1920 года»,
– А ты бросил череп… Эх ты, Федя!
– Я же не знал, – начал оправдываться Левка.
– Не надо глумиться над человеческими костями, вот что! – отчитывал и правильно отчитывал Димка Федора Большое Ухо.
Тот сбычился и замолчал. Непочтительное отношение к останкам геолога Окунева, видимо, не давало ему покоя. Взглянув на меня исподлобья, Большое Ухо сказал:
– Пойдем сейчас в пещеру и похороним останки героя. А потом привезем из города звезду, поставим на его могиле.
– Это ты хорошо придумал, – похвалил я. – Но сначала кто-то следствие должен провести. Ведь Окунев убит бандитами. Может, их еще удастся найти.
– Я сам и следствие проведу, – вспыхнул Левка.
– Тоже мне, Шерлок Холмс! – съязвил Димка. – А летучие мыши?
Снова и снова мы перечитывали драгоценное письмо, и вдруг последние строки ударили меня, как обухом.
– «Ясно одно, – громко читал я, – поиски надо начинать немного выше по течению, вдоль безымянного ручья, что впадает в Зверюгу слева».
– А мы-то, дураки, копались здесь! Пошли, ребята, искать ручей. Золото там! Окунев эти дела знал лучше нас.
Мы пробовали расшифровать и план, но как ни крутили его, понять не могли. Жаль: наверно, в нем весь секрет и заключался.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.
ВВЕРХ ПО БЕЗЫМЯННОМУ РУЧЬЮ. СПИНА БОИТСЯ ПУЛИ. КРИСТАЛЛИЧЕСКОЕ ЗОЛОТО. В НАС СТРЕЛЯЮТ. В ЗАСАДЕ
Левке я приказал быть недалеко от хижины и ловить рыбу, а мы с Димкой взяли лопату, кирку, два мешочка под золотой песок, лоток и сковороду и отправились вверх по Зверюге. Как и писал Окунев, не особенно далеко от пещеры в Зверюгу впадал ручей. Сейчас он был довольно бурным, но в июле, когда был здесь Окунев, очевидно, пересыхал. Потому никто и не дал ручью названия.
Идти было трудно: ручей протекал по глубокому ущелью, заваленному каменистыми глыбами. Мы могли продвигаться вперед только по воде, перескакивая с камня на камень.