Ты должен приехать и убедиться, что я не лгу".
Чем они занимались, где жили, как выглядели - я не знал. Я установил лишь то, что она жила в отеле, но, к сожалению, она никогда не писала своего адреса. Я пытался нарисовать ее в своем воображении, представить себе, какой у нее голос, дотронуться до нее, одетой в платье, которое "так же хорошо утром, как и вечером".
В конце концов я погрузился в сон, а письма, прошелестев, мягко опустились на мою грудь.
Тот день описывать легко, потому что я радовался тому, что когда-нибудь разыщу Джастин. (Что значили по сравнению с ней те женщины, которых я знал, когда был ландсменом? Все они были, словно обглоданные кусты, от которых стараешься убежать, как можно скорее. ) Теперь я понимаю, что мои записи это не только воспоминания о прошлом, но и творчество ради истины. Перед самим собой я должен быть честным. Запомните это на тот случай, если я забуду сказать об этом позже. Но будучи абсолютно честным, я все равно не могу вспомнить то, что происходило на том жутком корабле двадцать лет назад. Двадцать лет - слишком большой срок. Я другой, я был другим.
Но до сих пор я помнил то, что чувствовал, читая письма Джастин, до сих пор слышал шелест страниц на моей груди.
После сна голова стала легче. Возможно, из-за женщины по имени Джастин. Я был в море уже почти девятнадцать месяцев, и печальный способ доставки корреспонденции произвел на меня сильное впечатление. Когда я поднялся на мостик, чтобы проверить автокапитана, над морем вставало солнце. Приближалось тепло дня.
Наша скорость снизилась. Море было неспокойно, к тому же на горизонте виднелись рифы. Самая дальняя их кайма скрывала мрачное северо-западное побережье Африки - место, где Атлантический океан встречался с пустыней Намиба. Я вызвал корму, чтобы узнать, как идет починка автонавигатора. Абдул Демоне ответил почти сразу.
- Боюсь, что не очень успешно, капитан, - сказал он.
Его лицо на экране было озадаченным. Он потер лоб и произнес:
- Дело в том, что перегрелся робот-ремонтник, и я теперь пытаюсь его запустить. Надеюсь, вскоре справлюсь.
- Боже мой, парень, плюнь на работу и берись за навигатор. Он понадобится еще до наступления темноты. Что ты себе думаешь?
- Я проторчал здесь все утро.
- Меня это не волнует. Мне нужен результат. Какой ремонтник не задействован?
- С главной палубы.
- Вот его и возьми. Ты должен был доложить об этом раньше.
- Я вызывал мостик, сэр, но там никого не было.
- Ладно, принимайся за дело, Демоне.
Я выключил экран. В любой момент меня могли вызвать, и я был вынужден торчать на мостике или где-то поблизости. Как постепенно исчезали грузовые корабли, точно так же исчезали и люди с автоматизированных кораблей исчезали, но не все. Последний шаг в автоматизации никогда не будет сделан. Его, конечно, стремятся сделать, но что-то глубинное в человеческом сознании удерживает от такого логичного и естественного завершения. Те обязанности, которые лежали на нашей скудной команде, были ничтожны и могли выполняться гораздо эффективнее кибами и роботами. Наверное, людям просто-напросто становилось жутко при мысли об огромных серых кораблях, бесшумно плывущих в океане и лишь иногда заходящих в порты, о кораблях без человеческой фигуры у штурвала.
Так мы и жили, как паразиты, скорее мешая, чем помогая кораблю. Чувство собственной бесполезности возрастало, когда мы заходили в порты. В старые времена, - я читал об этом, - гавань была оживленным местом. Возможно, и грязным, но человеческим. Современный док - это огромная металлическая пасть. Вы попадаете в нее и проглатываетесь машинами. Машины разгружают, машины выплевывают новые инструкции, машины наблюдают за тем, чтобы вы снова быстренько отправились в путь.
Сейчас работают всего несколько портов.