Езда на верблюде действительно оказалась делом нелегким, но мало-помалу мы приспособились и двигались вперед довольно быстро. Здесь, вдали от реки, нас со всех сторон окружали скудные поля. Почва, из коей местные крестьяне умудрялись извлекать некую пользу, была невероятно суха чудо, что она вообще приносила хоть какие-то плоды. Однажды, вскоре после полудня, проделав около половины пути, мы въехали в узкую долину меж подозрительно ровных, отвесных склонов. Лишь много позднее мне рассказали, что в древности, в эпоху дракониан, она могла быть каналом. Археологи обнаружили много свидетельств тому, что когда-то долину окружали обильные поля, конечно же, требовавшие большего количества воды, а в одном месте в стенке имелась брешь, из-за которой канал, по всей вероятности, и пересох.
Но в тот день я видела вокруг всего лишь еще один кусок унылой, совершенно не живописной земли, отделявшей меня от драконов. Продолжительность путешествия раздражала, заставляя меня, будто девчонку, запертую в одной карете с самой нелюбимой из теток, всей душой тосковать и думать: «Когда же мы наконец приедем?» Конечно, по отношению к спутникам это было несправедливо: всех их я любила куда крепче, чем самую нелюбимую из теток однако дни все равно тянулись, будто недели.
Возможно, все вышло бы много быстрее, если б мы наняли барку вверх по реке и поехали сушей оттуда, однако тогда наш путь пролег бы по землям тааруфов, состоявших с аритатами не в самых дружеских отношениях. Только теперь я начала понимать, что Ахия (судя по картам единое государство), вовсе не так монолитна, как мне казалось прежде. Старания властей добиться единства городов и пустыни несколько изменили сие обстоятельство, но племена по-прежнему контролировали свою территорию и подчинялись скорее собственным шейхам, чем калифу, восседавшему на троне.
Поэтому мы и отправились в путь посуху через земли бану залит и далее, по владениям ишаридов. С течением времени поля уступали место все более и более сухой земле, и наконец мы мало-помалу, сами не заметив, как въехали в настоящую, без всяких сомнений, пустыню.
Пустыня вовсе не состоит из одних лишь песчаных барханов. Да, обычно пустыни представляют себе именно такими, однако мест, где сей образ совпадает с действительностью, в мире сравнительно мало. Как правило, пустынная земля камениста, жестка, кое-как поддерживает редкие колючие кустики и более пышную (если в этих местах, вдали от рек, хоть что-нибудь заслуживает сего эпитета) растительность оазисов и вади[4], угнездившихся в складках бесплодной местности. Вся наука выживания в пустыне заключается в умении отыскивать эти складки и сберегать воду в пути от одной до другой.
Более всего изумил меня тот факт, что перед нами пустыня в самую зеленую ее пору: зимние дожди близились к концу, и все вокруг пребывало на пике цветения. Островки скудной зелени надолго сменялись твердой, спекшейся почвой, на коей не росло ни былинки, но стоило нам перевалить очередную возвышенность и взгляду открывался ковер из дикой лаванды или алых анемонов, раскинувшийся в низинке меж двух холмов. Месяц-другой и все это исчезнет без следа, сожранное верблюдами или выжженное, иссушенное неумолимым солнцем, однако в сей краткий промежуток времени пустыня словно кидалась из крайности в крайность от мрачного, унылого бесплодия к чудесам жизни и красоты.
По ночам холод пробирал до костей, хотя дни были теплыми и неизменно солнечными. Солнце палило немилосердно; чтоб защитить лицо и шею, мне приходилось надевать и шляпу, и платок, а обнаженную кожу мы, не-ахиаты, смазывали особой мазью, дабы избежать ожогов. Правда, действовала мазь не так хорошо, как мог бы надеяться, например, Том, страдавший от солнца более всех остальных, но лучше уж хоть что-то, чем ничего.
Сейчас, задним числом, мне кажется, что этот монотонный, гладкий путь в пустыню был чем-то наподобие знака свыше. Нет, великим делам вовсе не обязательно должны сопутствовать тяготы и лишения, и экспедиция, начавшаяся без неурядиц, вовсе не обязательно пойдет вкривь и вкось но почти весь мой опыт свидетельствовал об обратном. Посему иррациональные предрассудки подсказывали, что мне следовало бы насторожиться: такое безоблачное начало могло означать, что мы либо ничего не добьемся, либо немедленно по прибытии столкнемся с неприятностями.
Глава восьмая
У аритатов Пустынная мать и пустынный отец Гальбы Задранный верблюд Огонь в ночи