Хотя среди них и были умники вроде Шведова, и лихие техники-радиолюбители, как, например, Жора Кошкин, сосед по киевской квартире. Жорка строил модели самолетов, управляемые по радио, и они летали довольно исправно, только иногда врезались прямо в землю. Эта особенность Жоркиных творений была неприятной. Самолеты «гробились», как настоящие.
— А почему «ка-вэ» передатчик называется?
— Потому что короткие волны, — важно пояснил Митя.
До следующего угла они прошагали молча, раздумывая, но каждый о своем. Митя косился на чистенькую, аккуратненькую девочку в желтых ботинках и думал, что девчонки — удивительно скрытные люди и в самых волнующих и опасных историях умеют оставаться невозмутимыми. Тут же он усомнился — Тося Матвеева визжала бы в голос на месте Гайдученко, так что невозмутимость приходилось отнести на Катин счет, а не на общий девчоночный. На углу Митя отвлекся и стал воображать, как бы он себя вел в Англии. Наверное, никак бы не вел — языка-то он не знает никакого, кроме украинского, и то плохо.
А Катя думала-думала и вдруг сказала:
— Идем к твоему Игорю…
Митя отозвался сдержанно:
— Ну-у… — и никак больше своего восторга не обнаружил. Он уже сделал выводы из Катиной справедливой критики.
— Но смотри, о перемещениях молчок! — грозно сказала Катя.
Такое условие Мите даже и понравилось. В конце концов они с Гайдученко друзья и земляки, а Квадратик хотя и отличный парень, но чужой пока что.
И они побежали к Игорю.
11. КАТЯ-РАДИОГРАММА
Непривычно и странно было подходить к калитке, прорезанной в глухом кедровом заборе. Непривычно было смотреть на маленькие окошки в больших наличниках и знать при том, что за бревенчатыми древними стенами живет мальчишка, умеющий говорить со всей Землей. Странно было видеть два высоких столба над крытым двором — два столба, и между ними провода, высоко-высоко над крышей.
— Видишь — антенна, — сказал Митя. — Длина двадцать метров, подъем — пятнадцать. Он сам построил!.. Давай стучать — там у него Барс. Свирепый.
Но Катя нажала на кованую щеколду и прямо вошла под крышу двора. Не родилась еще та собака, которая на нее бросится!
— Назад! — крикнул Митя, но было уже поздно.
Катя шагнула через доску под калиткой, и хрипящая буря налетела на нее из темноты. Р-ррр! Катя лежала на земле, а пес стоял над ней и устрашающе рычал, а его цепь еще звенела, укладываясь после броска. Митя кричал: «Свои!», из дома тоже закричали и кто-то выскочил и оттащил мохнатого Барса. И Катя смогла подняться. Пес оказался рыжим. Как раз о такой собаке мечтала Катя, но сейчас ей расхотелось иметь собаку.
— Он слишком неожиданно бросился! — оправдывалась она. — Я и слова сказать не успела.
Квадратик промолчал. Он оттащил собаку и приказал: «Сидеть!» Потом провел их в дом, где странно пахло гарью, а откуда-то сверху вопрошал тонкий старушечий голос:
— Иго-орь, внуче-ек, не за лекстричество платить?
Оказалось, что бабушка Игоря лежала на печи! Катя только читала о таких диковинах. «Несу косу на плечи, хочу лису посечи, — слезай, лиса, с печи!» Диковина! Но еще диковинней показалось, что в комнате Игоря над верстаком висела настоящая икона с лампадкой. Тонкий темный лик казался живым от тепленького огонька и неодобрительным глазом смотрел на верстак, занимающий полкомнаты. Этот верстак был построен так же добротно, как и весь дом. Он служил верстаком, книжной полкой, письменным столом, и — главное! — на нем была установлена радиостанция. Разноцветные провода, как лианы, обвивали крошечные стволики, отливающие медью. В этом конце дома запах печки и лампадного масла перебивался хвойным духом канифоли и особым радиотехническим запахом старинных ламп, покрытых изнутри зеркальным налетом.