А по мне так фашизмом попахивает! Ведь не совсем мы идиоты, чтобы печатать провокацию какую-нибудь или крамолу. Если какая чернуха с порнухой или двусмыслие отказ сразу без объяснений. Ты мою позицию знаешь. Все рукописи через редакторов проходят, они связываются с авторами, если что не так Ты всей этой карусели нашей не проходил, ведь к твоим книгам никаких претензий у нас не было. И сейчас нет, меня как не убеждай, не переубедишь. Так вот возьми ж ты, появились какие-то умники и увидели чуть не в каждой твоей строчке угрозу государственности! Представляешь? Ты самый аппозиционный у нас стал. И ни одна книга сразу все.
Так это из-за меня все-таки?
Да нет же, говорю тебе. Просто кто-то больше виноват, кто-то меньше. Но виноваты все вокруг, только не они.
И что: прямо запретили и точка? Что уж в них такого-то?..
Все вышеперечисленное! На время сказали, пока не разберутся.
Да, так себе известность А с Интернетом что? Там ведь все есть. Уберут все книги ото всюду?
Как уберут-то? Интернет это ж зараза. Расползается все мгновенно, собрать обратно уже невозможно. Только не понимают они этого что ли или считают напечатанную книгу большим злом, в толк не возьму?
Мы замолчали.
Ладно, я чего позвонил-то: этот твой «нережиссер» сказал, что в ближайшие пару дней встретиться не сможет, по делам куда-то уезжает, и высказал надежду, именно так и сказал, что к следующему разговору ты хорошо подготовишься. А я, с твоего позволения, когда он позвонит в следующий раз дам ему твой номер, чтобы не вздрагивать каждый раз от его голоса.
В тот же день мы встретились с Санычем.
Не знаю другого такого человека. Каким нужно обладать умом, самообладанием и чувством юмора, чтобы так долго морочить собеседнику голову?! Может поэтому у него одновременно столько любовных историй?
Саныч долго не признавался в подстроенной надо мной шутке, что, зная его, меня не очень удивило. Но потом, когда я рассказал ему подробно обо всем, случившемся со мной за последние пару дней, он, не меняясь в лице, все-таки сознался. И еще долго нахваливал Борща: его актерские способности, незаурядный артистизм, острый глаз, меткий язык, великолепную память, а затем, вдруг, по среди фразы о достоинствах своего приятеля так же, не меняя интонации и без запинки заявил, что не знает его.
Минут двадцать после таких откровений мы играли в «Да ладно?! Да точно!», пока Саныч не спросил: чтобы я стал делать если бы случившееся действительно оказалось правдой? Я ответил, что пришлось бы написать новую книгу и собрать в ней всех своих персонажей. Саныч оценил идею и, не делая паузы, предложил лететь вместе с ним на Гоа. Он уже купил билет и улетает через несколько дней.
Еще одна его великолепная черта внезапно и аккуратно поменять тему разговора, да так ловко, что и концов не сыщешь. Была тема, да сплыла. Правда, в этот раз подмена не показалась мне выполненной незаметно. Смутила меня сама подача предложения. Саныч прежде чем сказать, как-то затих, притаился, словно что-то обдумывал, взвешивал. Но это не могли быть сомнения по поводу приглашения. До этого разговора он много раз предлагал лететь с ним, убеждая какой незабываемой для меня может оказаться поездка. Там жила куча его друзей и знакомых и каждый год «куча» становилась все больше. Так получилось, что все его старые друзья уже жили в Индии, а редко появляющиеся новые, почему-то, то ли с его подачи, то ли так совпадало, тоже уезжали туда навсегда. Здесь кроме меня и постоянно меняющихся девчонок он уже практически ни с кем не общался. Саныч ездил на Гоа уже более десятка раз, с удовольствием и надолго. Возвращался из Индии совершенно другим человеком отдохнувшим, расслабленным, освобожденным от проблем, но при том живым и заряженным какой-то магической энергией, поэтому знал, о чем говорил, приглашая меня. Рассказывал, как здорово мы проведем время с его многочисленными друзьями, как будем часами валяться в океане, пить прекрасный рубиновый гоанский ром из пузатых бутылок, которые так удобно ложатся в руку словно специально спроектированы для питья из горлышка. Заедать его самыми разнообразными спелыми фруктами и нежнейшей только выловленной рыбой. Пить фанту из потертых стеклянных бутылок. Настолько потертых, что кажется, эти бутылки приплывают к гоанским берегам с других частей света и еще долго трутся о берег, пока их не соберут аборигены. Обещал познакомить меня с настоящим гуру, мастером медитаций и транса. Рассказывал, как мы будем отрываться на дискотеках, гонять на мотоциклах, знакомиться с бесчисленным количеством необыкновенно интересного народа и многое-многое другое, в общем, веселиться и отдыхать. Но сейчас ни о веселье, ни об отдыхе Саныч не сказал Мне не послышалось, он точно ничего такого не сказал! Зато в его теперешнем приглашении я услышал слово «уехать», на котором он сделал ударение, а вместо «отдыхать», уловил еще и жутко нелюбимое мной слово «надо». И хотя оно и не прозвучало, но в моем мозгу оно ударило набатом. Мне стало очень неприятно и даже страшно. Я чувствовал, что с отъездом Саныча остаюсь без такой необходимой сейчас его поддержки, но ехать с ним не мог.