Помню, как нам впервые выдали пистолеты, и капитан со здоровенным носом сказал: «Ну вот, вооружились, а теперь примите мой совет. Никогда не пускайте оружие в ход. Застрелите какого-нибудь пьяного дебошира, пусть даже в целях самообороны, а потом окажется, что его дядюшка — конгрессмен или генерал. Держите пушки на виду, но не доставайте их из кобуры. Все, точка».
А ещё нас призывали быть понаглее. И мы, как все легавые, быстро освоили науку добиваться своего при помощи блефа.
Эта наука очень пригодилась мне сейчас, когда я стоял лицом к лицу с угрюмым сержантом, дежурным по участку на Чарльз-стрит. Сержант смотрел на меня так, словно с удовольствием проломил бы мне череп.
— Ну, в чем дело?
— Я пришел повидать доктора Ли, — сказал я.
Сержант ухмыльнулся.
— Что, влип ваш косоглазый хмырь? Какая жалость.
— Я пришел повидать доктора Ли, — повторил я.
— Нельзя. — Он снова уставился на стол и принялся сердито ворошить бумаги.
— Не соблаговолите ли объяснить, почему?
— Нет, — отрезал сержант, — не соблаговолю.
Я достал записную книжку и ручку.
— Будьте любезны сообщить мне номер вашего жетона.
— Что, больно умный? Бросьте. Никаких свиданий.
— Закон обязывает вас назвать номер жетона по первому требованию.
— Хороший закон.
Я посмотрел на грудь сержанта и сделал вид, будто строчу в блокноте. Потом повернулся и зашагал к выходу.
— Прогуляться решили? — небрежно поинтересовался сержант.
— Да. Возле крыльца есть телефонная будка.
— Ну, и что?
— Просто жалко потраченных усилий. Готов спорить, что ваша жена провозилась не один час, пришивая эти лычки. А снять их можно за десять секунд. Спорол бритвой, и все дела. И мундир останется целехонек.
Сержант тяжело поднялся со стула.
— По какому делу вы пришли?
— Повидать доктора Ли.
Он смерил меня долгим взглядом. Сержант не знал, смогу ли я насолить ему, но понимал, что его положение не так уж и незыблемо.
— Вы его поверенный?
— Правильно мыслите.
— Господи, так бы сразу и сказали, — сержант извлек из ящика стола связку ключей. — Пошли. — Он улыбнулся, но глаза его смотрели все так же злобно.
Я последовал за дежурным. Пока мы шли по коридору, он молчал, разве что хмыкнул пару раз, потом бросил через плечо:
— Вы не можете пенять мне за бдительность. В конце концов, убийство есть убийство.
— Полностью с вами согласен, — ответил я.
Арт сидел в довольно сносной камере, чистой и не очень вонючей. Бостонские застенки — едва ли не лучшие в Америке. Иначе и быть не может, ведь в них сидело немало видных людей — мэры, чиновники, другие важные деятели. Если хотите, чтобы человек честно вел свою повторную избирательную кампанию, не сажайте его в убогую камеру. Вас просто не поймут, верно я говорю?
Арт восседал на койке и разглядывал зажатую в пальцах сигарету. Пол был усеян окурками и засыпан пеплом. Заслышав наши шаги в коридоре, Арт поднял голову.
— Джон!
— У вас десять минут, — предупредил сержант.
Я вошел в камеру. Дежурный запер дверь и привалился к решетке.
— Спасибо, — сказал я. — Вы можете идти.
Он злобно зыркнул на меня и вразвалочку побрел прочь, позвякивая ключами.
— Как ты? — спросил я Арта, когда мы остались одни.
— Да, вроде, ничего.
Артур Ли невысок, щупл, опрятен и щеголеват. Родился он в Сан-Франциско, в большой семье, состоявшей едва ли не из одних врачей и правоведов. Предполагаю, что мать Арта — американка: он не очень похож на китайца. Кожа у него, скорее, оливковая, чем желтая, глазницы лишены вертикальных кожных складок, а волосы — светло-каштановые. Он очень непоседлив и непрерывно сучит руками, что придает ему сходство с латиноамериканцем.
Сейчас Арт был бледен и напряжен. Вскочив, он принялся мерить шагами камеру. Движения его были резки и порывисты.