Попытки объяснить, что с момента аварии прошло уже больше 10 дней и в принципе никто уже не мог остаться в живых, возымели только один эффект было проведено собрание партийной ячейки экспедиции (среди участников оказалось три члена партии!), где те же два «гамлетовских друга» объявили, что в Москве им были дадены полномочия вплоть до расстрела на месте «за саботаж спасательных работ». С такой постановкой вопроса никому из нас как-то не доводилось ранее сталкиваться ни в жизни, ни в горах. Понятное дело, после такого «объявления» все обсуждения прекратились.
На следующее утро мы снова потащились вверх. Сначала привычные два дня подходов под рюкзаками по осыпям и леднику, а потом еще три дня осмотра всех подозрительных неровностей в верхних цирках ледника с выходом на скальные гребни для лучшего обзора окрестностей. И все это на фоне понимания абсолютной бессмыслицы всего этого занятия!
Естественно, что никаких следов наших погибших товарищей обнаружить нам не удалось нам-то изначально было ясно, что даже близко подойти к предполагаемым местам их падения было невозможно. Если быть более точным это было бы сопряжено с риском, приемлемым лишь в тех случаях, когда речь идет о спасении людей. Наш случай был совсем иной: начальству нужны были доказательства гибели ради этого никто из нас не собирался себя подвергать даже малейшему риску. В базовый лагерь мы вернулись в отвратительном настроении, но, что называется, «с чувством выполненного долга».
Там вскоре выяснились подлинные причины, почему в Москве были так обеспокоены несчастными случаями, произошедшими в нашей экспедиции. Дело в том, что бдительные товарищи в высоких кабинетах госбезопасности решили проверить, действительно ли Алексей Романович и Вадим Михайлов, эти два секретных сотрудника сверхсекретного ядерного учреждения, погибли в горах, как утверждалось в нашей радиограмме? А вдруг это все не так, а на самом деле они «смылись» в Афганистан, прихватив с собой все стратегические секреты? Ведь от ущелья Гармо до Афганистана было чуть более 70 км по прямой «рукой подать» по московским меркам. Правда, по дороге надо было бы перевалить через три горных хребта, типа Главного Кавказского с высотами выше 5000 м, пройти километров 3040 по изрезанным трещинами ледникам и переправиться через несколько бурных горных рек без каких-либо мостов. Естественно, никаких троп по этому пути проложено не было, но, видимо, в Москве все эти препятствия не посчитали серьезными.
По прибытии в лагерь в первый день же наши «гости» сгоряча даже заявили, что сами пойдут наверх с тем, чтобы добраться до места катастрофы. Особенно категоричен был полковник Самиев: «Если вы струсили и не хотите идти на поиски ваших товарищей, то я пойду туда сам со своими добровольцами (имелись в виду таджики из обслуги полковника)!» Можно представить, каково было нам это слышать! Но через пару дней их «благородный» порыв сам собой прошел, за пределы нашего лагеря в березовой роще у языка ледника они выходить не решились, а просто стали терпеливо дожидаться, пока мы сами проведем требуемые поиски.
Отчет об наших розыскных попытках был очень краток: искали как могли, искали всюду, не взирая на риск, но ничего не нашли. Этого оказалось достаточно. Комиссию совершенно не волновали судьбы конкретных людей ведь было сделано главное: все меры во исполнение предписаний начальства уже были приняты. С немалым облегчением наши гости «закруглили» свою «работу» и убрались восвояси, забравши с собой всех караванных лошадей, которые были так нужны нам для эвакуации лагеря.
Следующие несколько дней до прихода каравана проходили для нас почти в праздности мы не торопясь сворачивали лагерь и паковали снаряжение, бродили по окрестным ущельям, фотографировали все подряд, собирали коллекции красивых камней «на память», играли в волейбол или устраивали соревнования по стрельбе из лука. Как-то постепенно за всеми этими занятиями нас начало отпускать напряжение предыдущих недель. Потихоньку мы стали приходить в себя и осознавать трагизм пережитого. Мы не были новичками в альпинизме, и каждому уже приходилось встречаться с несчастными случаями в горах, но потерять за неделю пятерых друзей, первоклассных альпинистов такого ни с кем из нас еще не случалось!
Естественно, что в наших вечерних «посиделках» у костра, в разговорах «за жизнь» с неизбежностью возникали главные вопросы: ради чего мы снова и снова лезем на вершины, хорошо осознавая риск этого занятия? Может ли быть какое-то оправдание жертвам, приносимым во имя спортивного азарта, который почти невозможно побороть, нечто вроде пристрастия к алкоголю или наркотикам? И вообще не есть ли это чистый эгоцентризм в стремлении доказать всем окружающим и, в первую очередь самому себе, что «я могу»? А каково близким, родителям и детям?