В чем-то вся эта ситуация напоминала ту, что сложилась у нас во время восхождения на пик Сталина в 1961 году. Там мы тоже поступили очень легкомысленно, оставив палатки на 6500 и выйдя на штурм вершины налегке. Но в тот раз наша авантюра была хорошо подстрахована мы могли хорошо просмотреть весь маршрут и точно знали, что на гребне есть немало мест для того, чтобы выкопать пещеру, а требуемый для этого инструмент надежные садовые лопаты у нас имелись. Тогда мы единодушно решили, что мы вправе рискнуть и сил и возможностей справиться с непредвиденными осложнениями у нас достаточно. На Хане все было гораздо хуже оставшийся путь был невидим для нас, и было непонятно, найдется ли там снежный участок, подходящий для рытья пещеры, да и подходящего инструмента для этого у нас не было. К тому же, прохождение северного ребра Хана оказалось несравненно более трудоемким, чем путь на Сталина с Бивачного, и мы были измождены почти до предела. Мне кажется, что Женя, если не просчитал, то интуитивно почувствовал, что на Хане мы вот-вот выйдем за рамки допустимого риска, и вряд ли нам стоит снова полагаться на благосклонность Судьбы, той самой, которая определенным образом сработала в нашу пользу при восхождении на пик Сталина.
Потом в Москве на всяких альпинистских сборищах прозвучали самые полярные оценки истории неудачной попытки нашей группы взойти на вершину Хан-Тенгри. Все были согласны в том, что оставлять палатки, как мы это сделали, было чистой воды авантюризмом, но кто этого не делал? Но главное в подобных случаях это вовремя остановиться, что и было нами сделано по настоянию Е. Тамма. Это решение безусловно одобрялось большинством альпинистов старшего поколения. Однако, было интересно услышать, особенно от «молодых волков», совершенно иное мнение: ваше отступление было признанием поражения, и настоящие спортсмены не должны так поступать. Ну что же, мы никогда не считали себя спортсменами и не считали, что главное мерило успеха победа. Как-то нам был ближе Б. Л. Пастернак с его строчками: «Другие по живому следу//Пройдут твой путь за пядью пядь, //Но пораженье от победы//Ты сам не должен отличать».
Чтобы закончить с историей этой экспедиции, отмечу, что восхождение на Хан-Тенгри с Сев. Иныльчека удалось успешно завершить группе Кузьмина, благодаря, прежде всего, более продуманной тактике восхождении, а также тому, что прохождение лавиноопасного склона не вызвало у них особых сложностей свежевыпавший снег, в основном уже сошел. Заслуженная награда группы в составе: Кирилл Кузьмин, Валентин Божуков, Вячеслав Цирельников, Олег Куликов, Николай Алхутов первое место в Чемпионате СССР и пять золотых медалей. Справедливости ради отмечу, что вряд ли было корректным назвать маршрутом Кузьмина пройденный ими путь на Хан-Тенгри с севера; точнее было бы его именовать маршрутом Кузьмина-Тамма, поскольку до высоты 65006600 метров группа Кузьмина шла по уже проложенному нами пути Тамма.
Тот особый Дом, что выстроил Евгений Тамм для всех нас.
Вообще-то дом построить совсем несложно, если есть проект, материал и некоторые навыки плотницкого умения. Даже мне удавалось это сделать, правда лишь после того, как я прошел школу подмастерья у Боба Горячих. Но будем точны на самом деле обычно мы строим при этом всего лишь жилище для семьи. И совсем иного рода усилия требуются, чтобы сотворить тот особый Дом, что станет своеобразным микромиром, для множества людей, связанных общим кровным делом.
Недалеко от платформы Ильинское, что на Белорусской железной дороге, есть деревня Жуковка, рядом с которой большой поселок дач, построенных для именитых ученых, музыкантов и других выдающихся деятелей 5060 годов прошедшего века. Среди них была (и поныне существует!) дача знаменитого физика, академика и лауреата Нобелевской премии, Игоря Евгеньевича Тамма.
Впервые Женя позвал всю нашу альпинистскую компанию на дачу Таммов осенью 56-го года после нашей альпиниады на Алтае. Его жена, Наталья Сергеевна, немедленно ставшая просто Наташей, встретила нас настолько тепло и сердечно, что могло показаться, что мы дружны с незапамятных времен. Но гвоздем вечера стало появление старшего Тамма, Игоря Евгеньевича. Понятно, что первоначально это вызвало у нас некоторую оторопь, но неудобство это скоро рассеялось, благодаря непосредственности и сердечности этого замечательного человека, его живому интересу к людям и полному отсутствию в нем позы «важного человека». Все это очень подкупало нас, молодых научных сотрудников, не очень часто встречавшихся с учеными такого калибра, которые к тому же воспринимались, почти как небожители, недоступные для простых смертных.