Только за нарушение закона мы убиваем редко. Плохое нам мешает делать не только страх.
— А что еще?
— Стыд и совесть.
— Что такое стыд, я знаю, — сказал машиш. — А что такое совесть?
— Это стыд не после, а до плохого поступка. Добро вообще-то делать приятно.
— Еэ, приятно, — вздохнул машиш. — Только потом долго приходится об этом жалеть.
— Это когда за добро платят злом.
— Еэ. Ты хорошо сказал. Мы многому могли бы научиться друг у друга.
— Еще научимся.
— Ну да. Когда надоест убивать друг друга. Ты сам говорил, что жизнь меняется медленно. От себя добавлю: особенно у схаев. У нас и шкура-то жесткая... Не знаю, доживу ли.
— Постарайся, машиш. Хочу видеть тебя своим гостем. Старый схай некоторое время смотрел на Мартина глазами, в которых отражался костер.
— Тебе и впрямь этого хочется?
— Очень.
— А почему?
— Большое удовольствие, когда враги становятся друзьями.
— Великий Мосос! Странно, как ты еще жив, мягкотелый. Если любишь такие удовольствия. Но я тебе уже не враг. Ты не за этим ли приходил?
— И за этим тоже.
— Что ж, у тебя получилось. Быть может, когда-нибудь сивы вспомнят о тебе с благодарностью
Машиш вдруг встал, подошел к Мартину и медленно поднял верхние лапы на уровень груди, повернув их ладонями вперед. Так ящеры прощались с близкими родственниками.
— Ты мне понравился, Мартин. Но больше мы не увидимся. Такова неразумная жизнь, которую ты хочешь изменить.
Узок мир вождя полудикого племени по сравнению с тем, что довелось повидать Мартину. Но оба, и схай, и землянин, в тот миг испытывали сходные чувства. Чувства ведь питаются ощущениями, они вырастают не из интеллекта, их характер мало зависит от количества логически накопленных знаний. В гораздо большей степени они складываются под влиянием великого подсознательного чутья на плохое и хорошее. Чутья на добро, если угодно. Чутья, присущего любому мыслящему существу, где бы оно ни возникло. Добро — это просто, как и Мосос. Добро — это то, что самому хочется получать от окружающих. Вот и все.
Мартин без колебаний вложил свои руки в сухие и прохладные ладони машиша. Триллионы световых лет преодолело это простое выражение симпатии. И огромную разницу в биологии, истории, воспитании.
— Прощай, Мартин.
— Будь здоров, Уханни. Живи долго. Постарайся!
— Охо-хо, — сказал машиш и отвернулся.
4. КАК БУДЯТ ЖЕЛЕЗЯК
За спиной Иоганна висел штуцер, через плечо — пороховница, на поясе — тесак, а на груди — фонарь. В руках он держал увесистый лом. Его карманы оттопыривались от разных полезных мелочей. Полицейский социалист на поиск клада собирался добросовестно
Иржи тоже шел не с пустыми руками. Ему достались веревка, кирка, лопата. Еще он тащил походную аптечку и добротнейшую армейскую флягу Иоганна. Подготовились, в общем.
— А днем это сделать никак нельзя? — нерешительно спросил Иржи.
— Чтобы все видели, как мы топаем с этой амуницией? — усмехнулся Иоганн. — Нет уж, слушай старших. Форвертс!
— М-да. Ладно. Нун аллес гут. Слушай, а зачем тебе нужен этот древний язык?
Иоганн удивился.
— Мне? Мне-то родители вдолбили. Хочу или не хочу — их не интересовало. А тебе вот зачем?
— Точно не знаю. Больно он выразительный. Иногда так и тянет ляпнуть что-нибудь для усиления мысли.
— Стоящие мысли усиливать не требуется.
— Это смотря кому. Зато всегда требуется подсаливать. Какую стоящую мысль ни возьми, все они такие скучные да пресные.
— Йа?
— Йа. Только со смешком и проглатываются. Что, не так? Иоганн пожал плечами.
— Возможно, вкус к безвкусным вещам вырабатывается постепенно.
— То есть с возрастом?
— С возрастом то есть. Давай дело делать, господин философ. Пока Матильда не вмешалась.
— Давай, — быстро согласился Иржи.