Теперь он говорит еле слышно, и я начинаю догадываться, что парню тоже нелегко. Тоже?! Отец погиб, брат погиб... В голове эхом сумасшествия отдается: "...будут и там наших внуков рожать - и для кого-то появится дом... дом, из которого..."
- Олег Авраамович! Я вас ударила. Извините! И вообще, извините!
Он качает головой - на сей раз утвердительно.
- Да, конечно. Вы, наверное, решили, что наша банда собралась шантажировать работника прокуратуры? Это я, дурак, виноват: хотел вас, так сказать, озадачить. Знаете что? Лучше вы меня извините. А сейчас... Можно, я пойду домой? Холодно!
Еще бы! Февраль, мороз, а он в спортивных штанах и майке. И в одной тапочке.
Правом.
Взгляд исподтишка.
Никогда бы не смогла нарисовать его лицо. Не личность - словесный портрет, забывающий бриться: нос прямой, чуть с горбинкой, брови тонкие, щеки слегка впалые - и вечно в щетине (фи!). Особая примета - без всяких особых примет. Тридцатилетний недоросль, любящий пялиться на женские ноги. И чего в нем нашла гражданка Бах-Целевская, не пойму?
А еще у него странный голос - какой-то водянистый, бессильный.
Или это я все от злости?
Таков ли он на самом деле, господин литератор?..
- Конечно, Олег Авраамович! Только... Если некоторые люди узнают о моей дочери... Об Эми... Плохо будет не одной мне, плохо будет ей. Ей шестнадцать лет, отца убили, когда девочке и шести не было...
- Не надо! - Алик морщится, гладит рукой бок. - За кого вы меня принимаете? За сентиментального агента 007?.. Ну и бьете же вы, Эра Гигантовна! Вас бы с Фимкой познакомить...
Пожалуй, надо улыбнуться, но я не могу.
Нет сил.
* * *
Мне казалось, прошла целая вечность, но взгляд на циферблат убедил в ином. Одиннадцать минут, на минуту больше, чем обещала. Игорь! Кенты! Как он там?!
Кентавры никуда не делись. Теперь их не двое - пятеро, и вся пятерка сгрудилась у подъезда. Маг по имени Истр стоит прямо перед ними - ровно, широко расправив плечи. Ни он, ни кенты не двигаются, но мне почему-то чудится, будто сероглазый фольклорист не просто стоит на заснеженном асфальте. На миг вспыхивает: между ними стена - радужная, полупрозрачная, мерцает синеватыми огоньками.
Я помотала головой. Померещилось! Просто стоят.
Наверное, Игорю интересно с непривычки.
- От-тдали д-дискету?
Он улыбается, а я никак не могу сообразить, что за дискета, пока не догадываюсь: никакой дискеты нет, зато есть "мотивация внезапной остановки".
Завралась, дура! .
- Отдала. Сажали пить чаи, но я героически отбивалась. Очень скучали? Улыбка. Какая у него улыбка!
- Без вас - очень! А вообще-то интересно, любовался к-китоврасами...
Он вновь берет меня под руку; на миг я вся обмякаю, прижимаюсь к его крепкому плечу. Но сразу прихожу в себя. Нельзя - ничего нельзя. Нельзя заплакать, завыть, нельзя даже показать ему фотографию. У меня гость. Мы с ним гуляем, потом попрощаемся, я пожелаю сероглазому Магу спокойной ночи.
Выдержу?
Не сдохну?
Кто знает?
2
"Срочное. Вне очереди!
Прошу сообщить, какие объекты на территории города и области связаны с фамилией "Голицын" или сходными с нею.
Стрела. Экстренный № 258".
Я нажала "enter" и полюбовалась делом рук своих. Хорошо, если сегодня дежурит Пятый! "Экстренный" в полседьмого утра - удачная закуска к кофе. Забегает, извилиной своей фуражечной зашевелит, Голицыных взыскуя; это ему за "Воздух"!
Итак, запрос уже в "паутине", чайник закипел, значит, можно брести на кухню и мыть посуду. Вчера на это сил не хватило. Удалось лишь снять - бросить на пол - пальто и добраться до комнаты, после чего я (как была, в платье) рухнула на кровать.
Мертвая.
Ожила я полчаса назад, с удивлением обнаружив, что каким-то чудом умудрилась отдохнуть.
Во всяком случае, в голове обнаруживались разумные мысли, а не только шум прибоя и крики чаек.