– О, я не знал. При случае вы мне об этом расскажете.
– Но ваше личное сознание – то, что есть Дом – никогда полностью не воссоздастся, – сказал Тревиз.
– Конечно, нет. Да и не все ли равно? Я буду частью Геи, а это главное.
Среди нас есть мистики, размышляющие, не должны ли мы принять меры к развитию групповой памяти прошлых существовании, но ощущения Геи таковы, что этого практически нельзя сделать, да и пользы это не принесет. Это лишь замутит теперешнее сознание. Конечно, если изменятся условия, ощущение Геи изменятся тоже, но я не предвижу такой возможности в обозримом будущем.
– Почему вы должны умереть, Дом? – спросил Тревиз. – Посмотрите только, какой вы в ваши девяносто лет. Не могло бы групповое сознание…
В первый раз Дом нахмурился.
– Никогда. Я не могу пожертвовать столь многим. Каждая новая индивидуальность перегруппировывает молекулы по-новому. Новые таланты, новые способности, новые пожертвования Гее. Мы должны иметь их, а для этого только один путь. Я сделал больше, чем большинство других, но даже у меня есть граница, и она приближается. После этого времени уже все равно, жить или умереть. Желания жить не будет. – И тут, как бы заметив, что уже настал вечер, он встал, протянув руки к гостям. – Трев и Пил, позвольте мне проводить вас в мою студию, я покажу вам кое-что из моей коллекции. Не осуждайте старика за это маленькое тщеславие.
Он повел их в другую комнату, где на круглом столе лежали темные линзы, сложенные парами.
– Это, – объяснил Дом, – соучастники, которых я придумал. Я не мастер, но я специалист по неорганике, с которой некоторые мастера не в ладах.
– Могу я взять одну в руки? Они хрупкие?
– Нет, нет. Можете бросить их на пол, если хотите. Впрочем, может быть, лучше не надо. Сотрясение чего доброго испортит резкость видимости.
– Как ими пользуются?
– Приложите их к глазам, они закрепятся. Они не то, чтобы не пропускают свет, как раз наоборот, затемняют его, чтобы тот не отвлекал вас через глазной нерв. Главное, ваше сознание становится резче и позволяет присутствовать в других планах Геи. Иными словами, если вы смотрите на эту стену, то видите, какой она кажется себе.
– Чудеса! – пробормотал Пилорат. – Можно попробовать?
– Конечно, Пил. Можете взять любую пару наугад. У всех разная конструкция, чтобы показать стену или любой неодушевленный предмет, на который вы смотрите, в различных аспектах его собственного сознания.
Пилорат приложил к глазам пару линз, и они сразу же прилипли. Он поморгал и надолго застыл в неподвижности.
– Когда закончите, – сказал Дом, – приложите руки к краям линз и прижмите друг к другу. Они сразу снимутся.
Пилорат так и сделал, поморгал глазами и протер их.
– Что вы видели? – спросил Дом.
– Трудно описать. Стена, казалось, мерцала и сверкала, а временами как бы текла. Вроде бы рябила и изменяла симметричность. Я… простите, Дом, не нахожу это привлекательным.
Дом вздохнул.
– Вы не составляете часть Геи, поэтому вы и не видите того, что видим мы. Я опасался этого. Очень жаль! Уверяю вас, эти соучастники не только радуют глаз своей эстетической ценностью, они имеют и практическое значение.
Счастливая стена – это полезная стена.
– Счастливая? – спросил Тревиз, слегка улыбаясь.
– Туманное ощущение, которое испытывает стена, аналогично тому, что мы называем счастьем. Стена счастлива, когда она хорошо спланирована, когда твердо стоит на фундаменте, когда ее части симметрично сбалансированы и не вызывают неприятного стресса. Хороший дизайн вырабатывается на основе математических принципов механики, но использование точных соучастников может настроить его до атомных измерений.