– Сейчас нет. Лежите. Вам нужен покой. Попозже. К вечеру.
– Конечно, конечно, какой из меня старший редактор, – обиженно сказал Валерий Михайлович.
– Из вас прекрасный старший редактор, но все же в первую очередь – покой и покой.
Валерий Михайлович вздохнул и закрыл глаза. А в это время в купе бочком проскользнул Федор, ловко сменил уже почти высохшее полотенце на лбу Валерия Михайловича на свежемокрое и даже влюбленно провел ладонью по разметавшимся волосам Крестобойникова. Потом Федор ушел, сильно раскачиваясь.
Иван и Степан Матвеевич смотрели друг другу в глаза, сидя на нижней боковой, и, кажется, уже телепатировали, потому что в глазах каждого было тревожное понимание, а вслух они не произносили ни слова. Они что‑то стелепатировали и мне, но антенны моего мозга не были, по‑видимому, настроены на их излучения. Тут у них ничего не вышло.
И они это сразу поняли, потому что уже знаками пригласили меня присесть на полку Зинаиды Павловны. Я сел. Ясно, что они пригласили меня не просто так. У них уже была какая‑то гипотеза, наверняка объясняющая все без какой‑то там малости, и эта малость теперь не дает им покоя, потому что они знают о кризисе в физике в конце девятнадцатого века, когда из таких вот малостей вдруг начала рождаться теория относительности и квантовая механика. Они оба были учеными и все, конечно, отлично понимали. Им нужны были идеи, критика, споры, диалектические противоречия, потому что только из них и рождается истина, как я помнил еще из институтского курса философии.
– Вот что, Артем, – сказал Иван. Он был сейчас настолько встревожен, что даже не смотрел на Тосю, забыв про нее. – Вот что, Артем. Теперь уже совершенно ясно, что с нашим поездом что‑то неладно. Выбился он куда‑то. В другую реальность или просто из детерминированного мира, но только куда‑то выбился. И в Марград нам не приехать, если мы сами не предпримем чего‑нибудь.
– Неужели так страшно? – искренне не поверил я. Ну, есть странности. Так ведь почти вся жизнь скорее именно из странностей и состоит. Что‑то уж очень они разволновались.
– Страшно – не то слово, – сказал Степан Матвеевич. – Неестественно, ненормально, невозможно.
– Что‑нибудь должно произойти необычное? – поинтересовалась Тося и передвинулась по своей полке поближе к проходу. Уж очень давно не было ничего интересного, ни пришельцев, ни других странных встреч. И жизнь для Тоси начала терять свою прелесть. А скоро Усть‑Манск. Тогда вообще прощай всякие чудеса, потому что в Усть‑Манске уж их наверняка не будет.
Семен тоже пододвинулся и сказал:
– У меня книга есть. В букинистическом купил. «Таинственные явления» называется. Показать?
– Пока не надо, Семен, – остановил его Степан Матвеевич. – У нас тут у самих достаточно таинственных явлений.
– Например? – чуть раздраженно спросил я.
– Вы же сами отлично знаете, что кое‑что происшедшее в поезде на самом деле не могло произойти. Рождение вашего сына – это что, в порядке вещей?
– У меня родился сын, – сказал я твердо, – а его появление никого не должно особенно интересовать. И что вы тут находите таинственного?
– В самом деле, – поддержала меня Тося.
– Подкинули! – выкрикнул шарикообразный пассажир с мальчиком на руках, катясь по коридору. – Подкинули, а вы тут теории разводите!
Я оставил замечание без внимания.
– Вы что, действительно ничего не понимаете? – удивился Граммовесов.
– Прошу вас, Степан Матвеевич, – попросил я вежливо, но настойчиво, – оставьте моего сына в покое.
– Ну хорошо, – внезапно согласился Степан Матвеевич.