«Это крысы», — подумал он, поднял свечу и пошел вперед, вглядываясь в темноту.
Потом он даже объяснить не мог, что именно влекло его вперед, разве что мысль: там кто-то притаился, может, человек, может, зверь. Вряд ли там напугавший его монах.
Фидель тем не менее не думал, что найдет кого-нибудь, и, когда пламя осветило бледное лицо, смотрящие на него из темноты глаза, юноша чуть не выронил свечу. Он попятился, потом наклонился вперед, зорко всматриваясь в незнакомца. С огромным облегчением он обнаружил, что темные, подернутые поволокой глаза незнакомца были полны ужаса, в них била ключом жизнь. Фиделю показалось, что он узнал их.
— Брат Мигель? — Фидель ближе поднес свечу. — Это ты? Не верится, что мне удалось наконец встретить знакомого!
Страх постепенно погас в глазах монаха, на смену ему пришли удивление и недоверие.
— Фидель? — прошептал он. — Неужели это ты? А не один из… них? Да, этоты! Этоты! Слава Богу!
Монах выполз из своего убежища, схватил Фиделя за руку, приник к ней с рыданиями. Священник поставил на землю свечу, обнял монаха за плечи, привлек к себе, сам чуть не плача от радости и облегчения.
— Объясни мне, брат, — попросил Фидель, когда Мигель немного пришел в себя и смог заговорить. — Что происходит? Здесь произошло какое-то несчастье?
— Скажи, нам не грозит опасность? Ты здесь. Значит ли это, что они покинули монастырь? — Мигель дрожал, но не столько от холода, сколько от страха.
— Не понимаю, кого ты имеешь в виду и о чем говоришь. Если ты имеешь в виду монахов с очень странными глазами…
— Глазами мертвецов? — прошептал брат Мигель.
Фидель утвердительно кивнул.
— Они по-прежнему здесь.
Надежда угасла в лице Мигеля. Он снова опустился на пол, прислонясь к гробу.
— По крайней мере я умру на священной земле, — сказал он и бросил почти любящий взгляд на ряды гробов, стоящих в темноте. — Я умру в мире и покое, не то что другие… — Он закрыл лицо руками и начал всхлипывать, точно испуганный ребенок.
Фидель смотрел на несчастного, его раздирали жалость к нему и яростное желание понять, что же происходит, и предупредить, если удастся, милорда.
— Мигель, — сказал Фидель как можно более сурово, — я не один. Со мной еще человек, не исключено, что ему грозит смертельная опасность. Помни, что все в руках Божьих, брат. Ты разуверился в Боге? Это большой грех.
— Разуверился в Боге! — Мигель поднял измученное, залитое слезами лицо. — Нет! Мою веру убили, изуродовали, уничтожили! Их всех…
— Что? — Фидель опустился возле монаха на колени, взял его за плечи, заставил его смотреть на него. — Что ты говоришь, брат? Всех?… Их не… — Он не мог произнести это слово.
— Убили? Да, всех. Он пришел за мной. С кровавым ножом, пальцы — в крови, с руками, красными до… локтей.
— Кто пришел за тобой? — Фидель поднялся. Как зовут человека, о котором говорил ему Саган? Он не мог вспомнить. У него имя, как у одного из ангелов Божьих…
— Приор Густав! — с трудом вымолвил Мигель, ибо от одного звука произносимого им имени его охватывала дрожь.
Ошеломленный Фидель снова сел, украдкой глядя на монаха. Он безумен. Лунатик, несет какой-то бред.
— Брат, — сказал Фидель. — Ты ошибаешься. Приор Густав — самый безобидный человек, каких только знал свет. — Он протянул руку и поправил всклокоченные темные волосы Мигеля, убрав их с его возбужденного лица. — Ты сам не ведаешь, что говоришь…
— Ты считаешь меня безумцем. Безумие. Именно оно заставило их стать такими. Безумие. Безумие, которое охватило их, — от Змеиного зуба.
«Оставаться здесь или уходить? — думал Фидель; тревога за его повелителя и его жизнь становилась все сильнее и сильнее.