Я знаю маленькую планетку, она в двух световых годах отсюда — белый песочек, голубая водичка, зеленые деревья… оранжевое небо, чего только там нет. Вот мы и решили слетать туда. Маленько на солнышке погреться.
— Но ведь это по ту сторону периметра.
— Конечно, но какое это имеет значение? Вы же сами сказали, что блокаду вот-вот снимут. А мы всего-то на часок раньше проскочим, и все дела.
— Не знаю…
— Заткни ее, малыш! — сказал мрачно Таск.
— Ой, Таск! — Нола схватила Таска за руку. — Не стреляй в нее! Мы же с ней познакомились!
— Мне это тоже не по душе, дорогая, но если мы сейчас упустим шанс, другого не будет. Малыш?
— Не волнуйся, — сказал Дайен холодно, — я навел прицел.
— Ну так как, Эпштейн? — спросил Таск, стараясь говорить весело и беспечно. — Никто не спохватится. Я вернусь, глядишь, Его величество перестанет хандрить, и я уговорю его устроить прием.
— И меня пригласят?
— Как пить дать, — ответил Таск и сжал руку Нолы.
— Хорошо. Никто не обращает сейчас на вас внимания. Летите, а если вы поймете когда-нибудь, что вам надоела семейная жизнь, Таск, дайте мне знать.
— Договорились! — сказал Таск.
Нола ударила его по руке.
— Попридержи свой энтузиазм!
Вражеский корабль сменил направление. Дайен расслабился, ткнулся носом в орудие. Он почувствовал, как весь дрожит.
Таск приблизился к трассе.
— Готов к прыжку, Икс-Джей? Малыш, крепко держишься? Стартуем…
Когда Дайен первый раз совершал прыжок в гиперпространство, он потерял сознание. Теперь он уже к этому привык. Больше он не падал в обмороки. Под конец только чувствовал тошноту и болела голова.
— Все! — сообщил Таск. — Можете дышать полной грудью.
Дайен выполз из орудийной башни, спрыгнул на пол кубрика. Втроем им было тесновато. Он протиснулся мимо Таска и Нолы, стал медленно подниматься по лестнице, которая вела в каюту, и забрался на подвесную койку.
— Все в порядке, малыш? — спросил озабоченно Таск.
— Да.
— Знаешь, Нола… Я что-то начал скучать по планете с белым песком, голубыми деревьями и зеленым небом.
— Оранжевым небом, — прошептала Нола.
Дайен услышал шуршание — это два летных костюма терлись друг о друга. Он лежал в койке, смотрел в темноту над головой, думал о том, каково убивать знакомого человека, о том, похожи его волосы на искусственные или нет о том, почему он не запретил Мейгри лететь к Сагану, и о том, как трудно быть одному.
Всегда одному.
ГЛАВА ПЯТАЯ
…Мы не в силах остановить наше солнце.
Эндрю Марвелл. Его застенчивой возлюбленной
— Gloria in excelsis Deo. Et in terra pax hominibus bonea voluntatis. Laudamus te. Benedicimus te. Adoramus te.
Мейгри сидела в глубине собора, в темноте, слушая, как Дерек молится. В соборе было холодно, здесь не топили; кроме них двоих, здесь никого не было. Дерек не ходил на субботние литургии, которые проводил священник Ордена Адаманта и на которых присутствовали почти все студенты и преподаватели Академии. Саган предпочитал молиться один, хотя священник, добрый, мягкий человек, часто пытался изменить настроение мальчика и втянуть его в жизнь общины. Саган вежливо, холодно отказывался. Мейгри понимала его, только она одна понимала его. Дерек ощущал свою близость к Всевышнему. Ему неприятно было находиться в толпе с теми, кто произносил автоматически Символ веры, забывал ответы и просыпался, когда заканчивалась служба.
Поэтому он молился в полном одиночестве, правда, не возражал, чтобы Мейгри была с ним, когда она решилась на это. Она сидела на самой последней скамье, далеко от него, а он стоял на коленях перед алтарем. Она никогда не говорила, никогда не прерывала его. Она слушала, и ей казалось, что его молитвы приближаются к ее Богу, которого она знала лишь понаслышке, еще слышала, как солдаты ее отца всуе поминают Его.
— Слава в вышних Богу,
и на земле мир, в человеках благоволение.