– А их песни – все эти гимны! Какая прелесть! – Биггер увидел, что она наклонилась к нему. – Биггер, вы умеете петь?
– Нет, не умею, – сказал он.
– Ну, Биггер. – Она надула губы. Потом склонила голову набок, закрыла глаза и запела:
Качайся, моя повозка,
Вези скорей, вези меня домой…
Джан стал подпевать, а Биггер насмешливо улыбнулся. Совсем не тот мотив, подумал он.
– Что ж, Биггер, подтягивайте и вы, – сказал Джан.
– Я не умею петь, – повторил он.
Они замолчали. Машина, урча, катилась вперед. Потом Биггер услышал шепот.
– Где бутылка?
– Вот она.
– Дай мне глоток.
– Ладно, только раньше я.
– Смотри, будешь пьяный.
– Не больше, чем ты, детка.
Они засмеялись. Биггер правил молча. Он услышал тихое мелодическое бульканье.
– Джан!
– Что?
– Хорош глоток!
– Ну, ну, тебе тоже хватит.
Он увидел в зеркальце, как он пьет из бутылки, запрокинув голову.
– Может быть, Биггер тоже хочет, Джан? Спроси его.
– Биггер! Возьмите-ка, промочите горло.
Биггер замедлил ход и протянул руку за бутылкой; он два раза приложился к ней, делая большие глотки.
– Ого! – засмеялась Мэри.
– Промочил на совесть, – сказал Джан.
Биггер рукой вытер рот и повел машину дальше по темному парку. То и дело он слышал бульканье рома в полупустой бутылке. Надрызгаются оба, подумал он, чувствуя, как под действием рома у него начинает покалывать пальцы и губы. Вдруг он услышал хихиканье Мэри. Так, уже надрызгалась! Машина медленно описывала круги по извилистым аллеям. Приятный жар разливался широкими волнами по всему его телу. Он не правил; он просто сидел и плавно несся вперед сквозь тьму. Его руки свободно лежали на баранке руля, тело лениво развалилось на кожаных подушках. Он заглянул в зеркальце: они опять пили. Факт, надрызгались, подумал он. Он не спеша кружил по парку, поглядывая то на дорогу, то в зеркало. Он слышал шепот Джана; потом он услышал, как они оба вздохнули. Губа у него отвисла. Я и сам-то пьян, подумал он. Город и парк исчезли из его сознания; его несло вперед вместе с машиной, в которой Джан и Мэри сидели и целовались. Так прошло много времени.
– Уже час, милый, – сказала Мэри. – Надо домой.
– Хорошо. Еще только немножечко покатаемся. Здесь так хорошо.
– Отец и так говорит, что я себя неприлично веду.
– Ну прости, моя маленькая.
– Я тебе позвоню утром, перед тем как ехать.
– Непременно. В котором часу?
– Около половины девятого.
– Чудесно. Но как мне не хочется, чтоб ты уезжала в Детройт.
– Мне самой не хочется. Да нужно. Понимаешь, дорогой, я должна загладить свою неприличную поездку с тобой во Флориду. Придется какое-то время слушаться маму и папу.
– А все-таки мне не хочется.
– Я вернусь через несколько дней.
– Несколько дней – это очень долго.
– Ты глупый, но милый, – сказала она, смеясь и целуя его.
– Поехали домой, Биггер, – сказал Джан громко.
Биггер выехал из Коттедж Гроув-авеню и свернул к северу. Улицы были темные, тихие и пустые, шины скользили по гладкому асфальту. У Сорок шестой улицы, когда до дома Долтонов оставался один квартал, где-то вдалеке послышалось дребезжание трамвая.
– А вот и трамвай, – сказал Джан, глянув в заднее стекло.
– Бедненький ты мой! – сказала Мэри. – Тебе еще так далеко ехать. С каким бы удовольствием я тебя подвезла. Но уже слишком поздно, мама и так, наверно, заподозрила что-нибудь.
– Не беспокойся. Я отлично доберусь.
– Постой, Джан, знаешь что? Биггер тебя довезет.
– Глупости! С какой стати он будет тащиться в такую даль чуть не на рассвете.
– Тогда тебе надо успеть на этот трамвай, милый.
– Нет. Я сначала провожу тебя.
– Но ведь ты знаешь, как редко ночью трамваи ходят, – сказала Мэри. – Ты простудишься, будешь ждать на таком ветру.