Она зарабатывала три тысячи
в неделю, а мужья все попадались ей пьяницы, колотившие ее смертным боем. Но сегодня я пришла с корыстной целью.
- Как же ее зовут? - опять спросила я.
- Ах да... - сказала Джейн. - Ну, потом он все дозванивался до нее и в конце концов сказал секретарше, что фамилия не та вовсе.
- Он нашел ее тем не менее, - сказала я. - Вы с Мартой Додд знакомы?
- Не повезло бедной девочке в жизни! - воскликнула Джейн с готовым театральным сочувствием.
- Пожалуйста, пригласите ее завтра в ресторан.
- Но, по-моему, она не голодает... У нее мексиканец...
Я объяснила, что действую не из благотворительных побуждений. Джейн согласилась помочь. Она позвонила Марте Додд.
На следующий день мы сидели втроем в "Буром котелке" - действительно буром и сонном кафе, приманивающем своей кухней сонливых клиентов. За
ленчем публика слегка оживает - подкрепившись, женщины принимают на пять минут бодрый вид; но трио у нас получилось вяловатое. Мне следовало
сразу взять быка за рога. Марта Додд была девочка из сельских, так и недопонявшая, что с ней произошло, и от прежней роскоши сохранившая только
блеклые тени у глаз.
Марта все еще верила, что звездная жизнь, которой она вкусила, обязательно возобновится, а теперь всего лишь длинный антракт.
- У меня в двадцать восьмом году была прелесть, а не вилла, - рассказывала нам Марта, - тридцать акров, с трассочкой для гольфа, с
бассейном, с шикарным видом. Весной я гуляла там по самое-мое в ромашках.
Я все мялась и кончила тем, что предложила ей зайти со мной к отцу.
Этим я наказывала себя за "скрытый умысел" и за стеснительность. В Голливуде не принято стесняться и темнить, - это сбивает с толку. Всем
понятно, что у всякого своя корысть, а климат и так расслабляет. Ходить вокруг да около - явная и пустая трата времени.
Джейн рассталась с нами в воротах студии, морщась от моего малодушия.
Марта была взвинчена до некоторой степени, не слишком высокой, - сказывались семь лет заброса, - и шла в послушной и нервной готовности. Я
собиралась поговорить с отцом решительно. Для таких, как Марта, на чьем взлете компания нажила целую уйму денег, ровно ничего потом не делалось.
Они впадали в убожество, их занимали разве что изредка в эпизодах. Милосердней было бы сплавить их вообще из Голливуда... А отец ведь так
гордился мной в то лето.
Приходилось даже одергивать его - он готов был разливаться перед всеми об утонченном воспитании, вышлифовавшем из меня бриллиант. Беннингтон
- ах, ах, что за аристократический колледж! Я уверяла его, что там у нас был обычный контингент прирожденных судомоек и кухарок, элегантно
прикрытый и сдобренный красотками, которым не нашлось места на Пятой авеню всеамериканского секса.
Но отца не унять было - прямо патриот Беннингтона. "Ты получила все", - повторял он радостно. В это "все" входили два года ученья во
Флоренции, где я чудом уберегла девственность, одна из всех пансионерок, - и первый бал, выезд в свет, устроенный мне, пришлой, не где-нибудь, а
в городе Бостоне.
Что уж говорить, я и впрямь была цветком доброй старой оптово-розничной аристократии.
Так что я твердо рассчитывала добиться кое-чего для Марты Додд и, входя с ней в приемную, радужно надеялась помочь и Джонни Суонсону,
ковбою, и Эвелине Брент, и прочим заброшенным.