В нынешнем своем виде это - поражение. А затем она подумала, что если прекратить, прервать, уйти в дом, то поражение уничтожится, но
не станет оттого победой.
- Я не хотела, - сказала она. - Совсем не хотела.
- Можно мне войти?
- О нет, нет.
- Тогда - в машину и едем куда-нибудь. С облегчением она ухватилась за это "едем" - именно так, куда-нибудь, сейчас же прочь отсюда, - в
этом уже был некий оттенок победы, как в бегстве с места преступления. И вот они в машине, едут под гору, и в лицо ей - прохладный легкий ветер,
постепенно приводящий в себя. Все обозначилось четко, как черным по белому.
- Едем опять на взморье, к вам домой, - сказала она.
- Опять туда?
- Да, опять туда. И не надо слов. Я хочу просто - ехать.
Когда снова спустились к океану, небо покрывали облака, и у Санта-Моники машину обдало дождем. Свернув на обочину. Стар надел плащ, поднял
парусиновый верх "родстера".
- Вот и крыша у нас есть, - сказал он.
"Дворники" пощелкивали на ветровом стекле уютно, как маятник высоких старинных часов. С мокрых пляжей снимались, возвращались в город хмурые
автомобили. Потом "родстер" окунулся в густой туман, обочины зыбко расплылись, а фары встречных машин стояли, казалось, на месте - и вдруг
ослепляюще мелькали мимо.
Оставив церемонную частицу себя позади, они чувствовали сейчас легкость и свободу. В щелку тянуло туманом; Кэтлин спокойным, неспешным,
будоражащим Стара жестом сняла шляпку, положила на заднее сиденье, под брезент.
Рассыпала по плечам волосы и, заметив на себе взгляд Стара, улыбнулась.
На левой, океанской, стороне размытым световым пятном прошел ресторан ученого морского льва. Стар опустил стекло, стал выглядывать, ища
ориентиры; но через несколько миль туман рассеялся, и прямо перед ними оказался поворот к дому. В облаках забелела луна. По океану еще скользили
отсветы заката.
Дом как бы подтаял слегка, - возвращаясь в изначальные песок и воду.
Отыскав дверной проем, они прошли под каплющие брусья и ощупью, сквозь непонятные, в полчеловеческого роста, преграды, пробрались в
единственную уже готовую комнату; там пахло опилками и мокрым деревом. Он обнял ее, в полумраке им видны были только глаза друг друга. Плащ лег
на пол.
- Погоди, - сказала она.
Ей надо было минуту подумать. Происходящее было радостно и желанно ей, но не сулило ничего затем, и надо было вдуматься, отшагнуть на час
назад, осмыслить. Она стояла, поводя головой влево-вправо, как раньше, но медленнее и неотрывно глядя ему в глаза. Она ощутила вдруг, что он
дрожит.
Он ощутил это и сам и ослабил объятие. И тут же, с грубо-призывными словами, она притянула его лицо к своему. Затем, одной рукой обнимая
его, движением другой руки и коленей скинула с себя что-то и отбросила ногою.
Теперь он уже не дрожал, снова обнял ее, и вместе они опустились на плащ.
Потом они лежали молча, и он наполнился вдруг такой любовью, нежностью к ней, обнял так крепко, что треснуло платье по шву. Слабый этот звук
заставил их очнуться.
- Вставай, - ласково сказал он, беря се за руки.
- Нет еще.