- А если бы я тебя за такие шуточки на денек-другой на жертвенник отправил? - прошипел Хэйтан. Говорил он хотя и не всерьез... а все же почти что и всерьез: на сей раз Хэсситаю удалось рассердить его основательно.
- Я бы очень удивился, - тряхнул головой Хэсситай. - Я-то всегда считал, Наставник, что шутку вы всегда понять сумеете.
- А ты ведь и сейчас дурака валяешь, - выдохнул Хэйтан.
- Да, - кротко согласился Хэсситай. - Вы все-таки обиделись?
- Больше всего на свете, - медленно произнес Хэйтан, - мне иной раз хочется тебя убить. Но еще больше мне хочется тебя учить, а еще больше понять.
Рука его со свистом рубанула воздух.
- Может, я и ошибся однажды... но я никогда с тобой не лукавил. Я и сейчас тебя ни в какую ловушку не заманиваю. Я просто понять хочу - зачем?
- Для веселья, я же сказал, - опустив голову, повторил Хэсситай. - Для смеха.
- Ну и кривой же дорогой ты до смеха добираешься. - Только теперь Хэйтан с изумлением понял, что, говоря о шутках, Хэсситай отнюдь не шутил. - Просто жалость берет смотреть, как ты по этой дорожке рылом землю пашешь. Прикончить тебя, что ли, чтоб не мучился так?
- Я и сам знаю, что рылом, - кивнул Хэсситай. - А только я не очень-то и умею... но ведь все равно хочется.
Даже в темноте видно было, каким жарким румянцем вспыхнуло его лицо словно он сознавался в чем-то неприкасаемо заветном.
- Душно мне так жить, - с решимостью отчаяния выпалил Хэсситай. - Это ж сбеситься можно, как вы живете... я и сбесился, наверное... но я просто не могу... так серьезно, так трагично... да если бы я хоть раз принял себя настолько всерьез - на месте помер бы! Тоскливо вы живете, безрадостно... словно вас на званом пиру у короля тухлой рыбой употчевали: и выплюнуть нельзя, и есть неохота.
Бедный мальчик. Ему ведь и в самом деле тяжко. Ночная Тень воспринимает подобный образ жизни как нечто само собой разумеющееся... но Хэсситай-то не в клане родился, а со стороны пришел. Немудрено, что при всем его небывалом мастерстве его так и тянет дурака повалять. Очень уж ему недостает радости, смеха, дневного света... вот только не понимает он покуда по своему неразумию, что ночная тьма заставляет сторожиться, а доверясь свету дня, гибнешь тем вернее. Днем убивают чаще, чем ночью.
- А жизнь и вообще штука не слишком радостная, - произнес Хэйтан. - Уж кому, как не тебе, это знать. Столько мерзости кругом... не то что люди Боги, с небес на нас глядя, слезами заливаются.
Хэсситай стоял прямой, как свеча. Лицо его было неподвижно. Но во взгляде его вновь заблестела прохлада ночной росы.
- А по моему разумению, - ответил он, - Боги смеются. Они, на дурость нашу глядя, просто животики от смеха надрывают.
Хасами с хрустом сгибал и выпрямлял пальцы, не то давая выход своему гневу, не то стараясь взвинтить себя еще пуще. Он уже не впервые пребывал по вечерам в подобном расположении духа, но сегодня от него было особенно трудно избавиться.
Днем и ночью его внимание всецело поглощено прямой и насущной необходимостью - не утратить своей власти, которая одна только и дает возможность выжить во дворце. Но вечером Хасами возвращается в свои покои. Вечер принадлежит ему, и только ему. Вечером ему не докучают ни бестолковые слуги, ни вечно пьяный король. Вечером можно ни о чем не думать, не следить за выражением своего лица, не ловить малейшие оттенки мысли на чужих лицах, не изнывать от постоянного опасения сделать ложный шаг. Самое приятное и необременительное время суток... с каких же пор оно сделалось столь тягостным для Хасами? С каких пор его дурное настроение, вместо того чтобы улетучиться безвозвратно, становится почти невыносимым, когда Хасами со вздохом растягивается на своей роскошной постели?..
Хасами был уверен, что уж сегодня-то все будет иначе.