позвольте, а кто тут умирающий? Куда только подевался клокочущий хрип разорванных легких... вот и кровь из ушей перестала течь... кожа порозовела... Байхин открыл глаза, улыбнулся осмысленной ясной улыбкой, пошевелился и приподнялся, опираясь на локоть.
- Но... как... он ведь... - жалко просипел врач.
- У нас, киэн, свои способы есть, - безмятежно солгал Хэсситай, отводя налипшие на потный лоб волосы. Лекарю и такого ответа хватит. Куда хуже, если своим чудесным спасением заинтересуется Байхин... но нет, парню было не до того.
- Работать можешь? - спросил его Байхин.
- Могу, - блестя глазами, ответил Хэсситай. - Знаешь, сейчас я, кажется, все могу.
- И хорошо, - успокоенно произнес Байхин, - потому что я - нет. Болит все распрозверски.
- Еще бы, - хмыкнул Хэсситай. - Отдохни... только смотри не залеживайся. Как только сможешь, присоединяйся.
Врача аж передернуло от столь жестокого хладнокровия. Статочное ли дело - ни умереть, ни воскреснуть человеку спокойно не дают! К его ужасу и изумлению, Байхин только кивнул. Ну и дикие же нравы у этих киэн!
Хэсситай протянул было руку к шкатулке для фокусов, но тут же коротко рассмеялся, отодвинул ее и направился прочь из алтарной.
- Эй! - окликнул его оторопевший врач. - А как же...
- Не нужно, - бросил через плечо Хэсситай и вышел навстречу восторженному гулу зрителей.
- Да вы не беспокойтесь, почтенный, - утешил лекаря Байхин. - Раз мастер говорит, что не нужно, значит, и впрямь не нужно.
Он дотянулся до своей сумки, вынул оттуда чистую тряпицу, смочил ее из скляночки, тщательно стер с лица испорченную предсмертной испариной краску и придвинул к себе коробочку с гримом.
Глава 8
Шкатулка для фокусов действительно уже не понадобилась Хэсситаю. Никогда прежде он не чувствовал себя настолько в ударе. Никогда прежде его магия не была столь сильна. Без всяких там хитроумных приспособлений на протянутых ладонях киэн расцветали пышные пурпурные цветы, их лепестки тянулись вверх язычками светлого, совсем не страшного пламени, взмывали вверх желтогрудыми птичками. Из-под купола часовни на подставленное плечо Хэсситая планировали, подрагивая распростертыми крыльями, крохотные дракончики совершенно немыслимых расцветок - полосатенькие, крапчатые, в горошек. Хэсситай насвистывал незатейливые мелодии, и дракончики, попрыгав один за другим на пол, плясали, покачивая толстенькими пузиками и притопывая со смешной важностью в такт. Байхин был до того очарован, что едва не забыл присоединиться к выступлению - так бы век и смотрел, - однако не забыл все же. Он снова все нарочито путал, ронял шарики, а дракончики нахально утаскивали каждый оброненный им шарик под купол и дразнились оттуда, подкидывая крохотными лапками свою добычу.
Смеялись все. Визжали от восторженного смеха дети. Хохотал, уперев руки в колени, старенький морщинистый священник. Заходился заливистыми взбулькиваниями врач, не забывший еще, как этот рослый парень, роняющий шарики, задыхался в предсмертном хрипе на полу алтарной. И степенно-раскатисто взрыкивал мрачный больничный служитель. Когда Байхин под самый конец представления повторил свой номер с воображаемой пчелой, зрители изнемогали от смеха.
- А теперь, - объявил Хэсситай, когда Байхин раскланялся под общий хохот, - прошу внимания!
Смех не прекратился, но сделался потише.
- Настало время последней и самой главной шутки, - весело блеснув зубами в широченной улыбке, произнес Хэсситай. - Есть на свете много очень мрачных людей. Вот над ними мы и подшутим. Вы готовы?
Из всех уст выдохнулось восторженное радостное: "Да-а-аа!"
- Тогда слушайте меня внимательно. Сейчас вы все спокойно встанете со своих мест... тихо и спокойно... вот так...