В чувство Байхина привела прохлада. Он сидел в густой тени раскидистого клена, привалясь спиной к его могучему стволу, а на лбу у него сочилась влагой холодная мокрая тряпка.
- Что со мной? - спросил Байхин куда более внятно, чем ожидал.
- Похоже, голову тебе с непривычки напекло, - ответил Хэсситай, поднося к его губам открытую флягу с водой. - Пей. Хоть всю выпей. Теперь можно.
Байхин жадно выглотал тепловатую воду и попытался было привстать, протягивая флягу, но Хэсситай опередил его: сам нагнулся поспешно, сам и флягу вынул из рук ученика, не дожидаясь, покуда тот встанет.
- Куда вскочил? - Хэсситай опустил руку на плечо Байхина. - Лежи.
- Да мне вроде как бы и получше, - не очень твердо запротестовал Байхин, снова пытаясь приподняться.
- Как говорят в моих родных краях - не суетись, тебя не замуж выдают, - отрезал Хэсситай. - Кому сказано, лежи. Ты хоть когда-нибудь станешь делать, как я тебе велю, или мне тебя всякий раз уламывать придется?
- Буду, - ответил Байхин и полусмежил глаза.
Он уже убедился, что Хэсситай прав. С его телом вновь творилось нечто странное и непривычное. Знобкий холодок наполнил его с ног до головы, будто в его жилах текла не кровь, а мятный отвар... а потом холод усилился. Байхин слегка вздрогнул - и с этой минуты уже не мог остановить дрожь, мелкую, недовольно болезненную. Мокрая насквозь рубаха то отлипала от его потной спины, то снова приклеивалась, и от ее холодной липкой влажности Байхина начинало трясти еще пуще.
Хэсситай поглядел на него пристально, почти беззвучно присвистнул, развернулся и куда-то ушел, так ни слова и не сказав. Вскорости он вернулся, бережно держа в руках огромную чашку. Над чашкой подымался густой пар.
- Пей, - приказал Хэсситай, наклоняясь к ученику. - Только осторожно... куда руки тянешь? Уронишь, разольешь, обваришься... я сам подержу, а ты пей.
Байхин отхлебнул самую малость, стараясь не обжечься, и едва не поперхнулся, настолько крепким оказалось варево. На чашку такого бульона ушло полкурицы, никак не меньше, а уж кореньев всяких и вовсе без счета. Наверняка не у разносчика куплено, а в дорогом заведении где-нибудь по соседству.
Поначалу Байхин пил очень медленно: его так трясло, что прыгающие губы не всегда попадали на край чашки. Пару раз ему даже пришлось прихватить ускользающую чашку зубами. Но когда чашка опустела примерно на треть, дело мало-помалу пошло на лад. От желудка по всему животу, а потом и по телу разлилось тепло, словно Байхин проглотил кусочек солнца. Тряский озноб унялся. Остаток бульона Байхин прикончил, держа чашку собственноручно.
- Полегчало немного? - спросил Хэсситай, отбирая у него опустевшую чашку.
Байхин вяло кивнул. Полегчать-то ему полегчало, но на такой лад, что уж лучше бы его и дальше лихорадка колотила. Его тело вновь обрело былую чувствительность - и ни одно из его ощущений нельзя было назвать приятным даже с натяжкой.
- Погоди немного, я сейчас. - Хэсситай удалился и почти сразу же вернулся, уже без чашки. - А теперь пойдем. Это недалеко.
- Да я помню, что недалеко, - закряхтел Байхин, подымаясь на ноги. Вроде вон за тем углом "Свиное подворье".
- А кто тебе сказал, что нам туда и надо? - возразил Хэсситай. - Эй, да ты никак опять спорить собрался?
- Нет, - устало отозвался Байхин.
- А это правильно, - кивнул Хэсситай. - Я понимаю, тебе бы сейчас только до постели доползти да рухнуть в нее. Но если ты сейчас ляжешь и уснешь... поверь мне, когда ты проснешься, тебе будет во сто крат хуже, чем теперь. И выступать ты сможешь еще очень не скоро... это если, конечно, ты не передумал.
- Не передумал, - упрямо вскинул голову Байхин. - И не передумаю.
- Ого, - весело удивился Хэсситай. - Крепко сказано.
- А ты думал отпугнуть меня? - прищурился Байхин.