Он мамке в прошлом году валенки за счёт экспедиции выписал, потому что мамке ходить было не в чём, он и лекарство много раз привозил из Москвы, когда дедушка…
Таня сразу поняла, на что решился Петька, и перебила Любку:
— А геолога Гарновского знаешь?
— Знаю. Он у нас начальником партии, а сейчас болеет.
Любка вдруг схватила ружьё и отскочила от борта. Ребята оглянулись. С вокзала шла команда самоходки: Любкин дедушка и мама. Они несли зелёные фанерные ящики.
— Давайте мы поможем! — предложил Петька.
— Они лёгкие, мы донесём сами. А вон там, за калиточкой, остался тюк, несите его сюда, — приказал дед.
Таня с Петькой прошли через калитку и очутились на привокзальном дворе. Тюк лежал возле штабеля старых шпал. Он был тоже лёгким, и они почти бегом принесли его к причалу, перекинули тюк через борт и перелезли сами.
— Дедушка, — сразу же сказал Петька, — возьмите нас до Бирских порогов.
Старик гордо поднял голову, разгладил чёрную бороду.
— Во-первых, не дедушка, а товарищ капитан, во-вторых, судно грузовое и пассажиров не берет. — Он покашлял в кулак. — А, в-третьих, зачем вы туда стремитесь? — цыганские глаза хитро сузились.
Петька решил не отступать.
— Товарищ капитан, нас туда пригласил начальник геологической партии Георгий Николаевич Гарновский.
Таня тоже не растерялась и затараторила:
— Он с нами в больнице лежал. Сказал, что они трассу для железной дороги ищут и пригласил нас. А нога у него зажила, и его при нас выписали. Он себя назвал учёным…
Старик сурово сдвинул брови и спросил грозным голосом:
— А вы откуда будете, кто ваши родители?
Но тут из-за дедовской спины выглянула Любка:
— У них родители погибли на фронте.
Дед дипломатично покосился на внучку и спросил ребят:
— Баржу ждать Гарновский велел?
— Да, — не моргнув, ответил Петька. — Мы со вчерашнего дня ждём. Тут ночью солдат один нас накормил и свою шинель нам отдал и вещмешок.
Капитан повернулся к Любкиной маме:
— Ну и проныра Гарновский, узнал даже, когда мы здесь будем.
Капитан почесал затылок, зажал окладистую бороду в кулак, вытянул, снова зажал:
— Что же мне с вами делать, у меня спецгруз.
Опять вмешалась Любка:
— Как будто не знаешь. Записывай их в судовой журнал младшими матросами, и концы в воду, как будто впервой…
— Цыц! — дед топнул разбитым сапогом. — Как звать-то вас?
— Таня Котельникова и Пётр Жмыхин.
— Молодец! — похвалил капитан. По уставу отвечаешь. — Он вынул из кармана карандаш с металлическим наконечником и приказал:
— Младший матрос Любка, — неси судовой журнал,
— Счас.
Младший матрос Любка Часовитина принесла тетрадь в коленкоровом переплёте. Тетрадь была настолько замусоленная, что страницы уже не шелестели, а перекладывались, как мягкие тряпочки. Федор Иванович отыскал нужную страницу и записал: «Приняты на баржу „Таёжница“ младшими матросами Пётр Жмыхин и Татьяна Котельникова».
— А теперь слушайте мою команду. Судно наше из дерева, и все тут деревянное, поэтому с огнём обращайтесь осторожно. И ещё: что везём, куда путь держим — никому ни слова.
— Понятно, товарищ капитан!
Таня покосилась на команду. Любина мама заплетала себе косы и посматривала на Петьку. Любка, балуясь, скашивала глаза к носу и тёрла одну босую ногу о другую. Капитан встал в боевую позу:
— Судно, повторяю, деревянное, а дисциплина у меня железная. Я тебе, Любка, пофыркаю.
Любка мгновенно сделала невинное лицо.
Федор Иванович вынул из кармана большие часы, открыл медную крышку:
— Через десять-пятнадцать минут мы поднимаем якорь, то есть отчаливаем. А пока можете быть свободными. — Он захлопнул крышку часов и пошёл в свою капитанскую будку.