Подобным же образом игру на скрипке можно описать, как вождение конским волосом по высушенным кошачьим кишкам.
– Похоже на то, – согласился Джим. – И нам лучше заткнуться.
– Само собой.
Молчание было долгим. Джим отвлекся и стал думать о школе, о том, что ждет его там, о своих близких, о прошлом. Потом вернулся к своему душевному состоянию и понял, что давно уже не был так счастлив – без всяких видимых на то причин. Это было тихое счастье: ему не хотелось смеяться, даже улыбаться не хотелось, просто он испытывал полный покой и довольство.
Джим остро ощутил присутствие марсиан, каждого марсианина в отдельности, и это ощущение с каждой минутой становилось все сильнее. Он никогда раньше не замечал, как они красивы. У колонистов была поговорка “страшный, как туземец”, и Джим с удивлением припомнил, что и сам ею пользовался. Сейчас он не понимал, как мог говорить это.
Он чувствовал Фрэнка рядом с собой и думал о том, как его любит. Преданный друг – вот имя для Фрэнка, вот человек, на которого можно опереться. Странно, почему он никогда не говорил Фрэнку, как он ему дорог?
Немного не хватало Виллиса, но Джим не беспокоился о нем.
Такое общение не в духе Виллиса, ему подавай что-нибудь шумное, бурное и не столь изысканное. Джим перестал думать о Виллисе, лег поудобнее и стал впитывать радость бытия. Его приводило в восторг то, что по воле художника, украшавшего зал, миниатюрное солнце движется по небу, как настоящее. Джим следил за тем, как оно склоняется к западу и начинает закатываться за нарисованный горизонт.
Рядом с ним послышалось тихое гудение, слов он не разобрал.
Другой марсианин ответил. Один из хозяев встал, раскладываясь, со своего сиденья и иноходью вышел из комнаты. Фрэнк сел и сказал:
– Кажется, мне снился сон.
– Ты разве спал? – спросил Джим. – А я нет.
– Как же, как же. Храпел, как доктор Макрей.
– Да я даже не засыпал.
– Рассказывай.
Марсианин, который выходил, вернулся. Джим был уверен, что это тот самый, теперь он стал различать их.
В руках у марсианина была чаша. Фрэнк вытаращил глаза.
– Они что, собираются поднести нам воду?
– Похоже на то, – с трепетом ответил Джим.
– Лучше, чтобы это осталось между нами, – покачал головой Фрэнк, – все равно никто не поверит.
– Ты прав.
Церемония началась. Марсианин с чашей назвал свое имя, поднес край чаши к губам и передал другому. Тот также произнес свое имя, пригубил чашу, и она пошла дальше по кругу. Оказалось, что марсианина, который их привел, зовут Гекко, – Джим, подумал, что имя красивое и подходит ему. Наконец чаша дошла до Джима, сосед протянул ее с пожеланием:
– Да не придется тебе никогда страдать от жажды.
Джим легко понял смысл.
Все хором подхватили:
– Да будешь ты пить вволю, когда только пожелаешь!
Джим принял чашу, и ему вспомнились слова доктора, будто у марсиан нет ничего такого, что может привлечь человека.
– Джим Марло! – произнес он, поднес чашу к губам и отпил.
Передавая чашу, он призвал на помощь все свое знание языка, сосредоточился на произношении и сумел сказать: – Да не будет у тебя никогда недостатка в чистой воде!
Марсиане одобрительно загудели, и у Джима стало тепло на душе.
Марсианин протянул чашу Фрэнку.
По завершении церемонии собрание приняло шумный, почти человеческий характер. Джим тщетно пытался вникнуть в то, что говорит ему марсианин почти втрое выше его, когда Фрэнк сказал:
– Джим, посмотри-ка на солнце! Мы опаздываем на скутер.
– Да это же не настоящее солнце, а игрушечное.
– Нет, оно соответствует настоящему. Мои часы говорят то же самое.
– Ах ты батюшки! Где Виллис? Гекко, где Гекко?
Гекко, услышав свое имя, подошел и вопросительно щелкнул. Джим напрягся и стал излагать свою просьбу, запутался в синтаксисе, неправильно употребил повелительный символ и совсем потерял произношение.