Глядя на его глаза и испарину на лбу, я осознал, что любой бизнесмен, вступая в дорогостоящую рискованную игру, знает, что она может обернуться поражением и это поражение может стать началом потери его единственного существенного товара: его репутации.
Видеть триумф такого сорта рядом с ее триумфом было противно, и, вместо того чтобы радоваться за Шеру, я обнаружил, что почти ненавижу ее.
Она заметила меня и помахала рукой, чтобы я присоединился к ней перед лицом ликующей толпы, но я повернулся и буквально вылетел из комнаты. Я занял бутылку у Гарри Штайна и напился.
На следующее утро моя голова была как «пробка», рассчитанная на 15 ампер, в сети на 40 ампер, и я не разваливался на куски, видимо, только за счет поверхностного натяжения. Резкие движения меня пугали. С этой жестянки вниз падать долго, даже при 1/6 g.
Видеотелефон зазвенел – у меня не было времени выключить его, – и незнакомый молодой человек вежливо сообщил, что мистер Кэррингтон желает видеть меня в своем кабинете. Немедленно. Я помянул медицинскую свечу из колючей проволоки и выдвинул предложение, что может с ней сделать мистер Кэррингтон, немедленно. Не меняя выражения лица, молодой человек повторил сообщение и отключился.
Так что я волей-неволей вполз в одежду, решил отращивать бороду и покинул комнату. Всю дорогу я размышлял, за что я продал свою независимость и зачем я это сделал?
Кабинет Кэррингтона был угнетающе изысканным. Хорошо, хоть свет был приглушен. А лучшим из всего было то, что очистители воздуха не очень хорошо справлялись с дымом и сладковатый мускусный запах марихуаны витал в воздухе. Я принял от Кэррингтона огромную самокрутку с зельем, чувствуя нечто достаточно близкое к благодарности, и начал растворять свое похмелье.
Шера сидела рядом с его столом, одетая в трико и мокрая от пота. Она явно провела утро, репетируя следующий танец. Я почувствовал себя пристыжен– ным, а от этого раздраженным, и не ответил ей на взгляд и приветствие.
Пэнзелла и Мак-Джилликади вошли сразу за мной, болтая о последнем появлении из глубин космоса таинственного объекта, который на этот раз был виден в поясе астероидов. Они спорили о том, проявлял ли он признаки разумности, а я мечтал, чтобы они заткнулись.
Кэррингтон подождал, пока мы все уселись и закурили, затем и сам присел на стол и улыбнулся.
– Ну что, Том? Мак-Джилликади просиял. – Лучше, чем мы ожидали, сэр. Все опросы подтверждают, что у нас было около 74 процентов мировой аудитории…
– К черту толпу, – фыркнул я. – Что сказали критики?
Мак-Джилликади моргнул.
– Ну, общие отзывы на настоящий момент таковы, что Шера -это взрыв.
«Тайме»…
Я опять прервал его.
– А не общие отзывы?
– Ну, ничто никогда не бывает принято единодушно.
– Точнее. Издания, посвященные танцам? Лиз Циммер? Мигдальски?
– Уфф. Не так благоприятно. Хвалят, конечно – только слепой обругал бы это шоу. Но осторожно хвалят. Ммм, Циммер назвала это великолепным танцем, испорченным трюковой концовкой.
– А Мигдальски? – настаивал я.
– Он озаглавил свой обзор «Но что вы предложите нам на бис?», – признался Мак-Джилликади. – Основной тезис в том, что это очарователь– ный одноразовый успех. Но «Тайме»…
– Спасибо, Том, – спокойно сказал Кэррингтон. – Нечто подобное мы и ожидали, не так ли, дорогая? Большой всплеск, но никто пока не собирается назвать это новой приливной волной. Она кивнула.
– Но им придется, Брюс. Следующие два танца соберут все в единую картину. Тут заговорил Пэнзелла: – Мисс Драммон, можно спросить, почему вы танцевали именно таким образом? Использование интерлюдии в невесомости лишь в качестве короткого приложения к обычному танцу – конечно, вы должны были ожидать, что критики назовут это трюкачеством.
Шера улыбнулась и ответила: – Говоря по правде, доктор, у меня не было выбора.